Про то, что такая жена потеряла ценность для альфа-самца – и он изменил ей, а потом заявил, что это блажь, и любит он только ее.
Про то, как она обещала подать на развод – а он пригрозил ей тюрьмой.
Про то, как она рассказала все его матери – и та, разумеется встала на сторону сына, а потом ей стало плохо и она попала в больницу...
За годы врачебной практики я слышал немало жутких историй – но эта кажется мне особенно отвратительной. Потому что с виду чета Богушевских – красивая счастливая пара с обложек глянца, а на самом деле...
Когда Мария заканчивает свой болезненный монолог, я говорю:
– Это ужасно. Мне очень жаль, что вам пришлось пережить все это.
– Спасибо... – шепчет девушка.
Видно, что она очень рада хоть кому-то открыться и не держать свою боль в себе... Вот только неужели у нее нет матери, с которой можно поделиться переживаниями, или подруг?! Или психолога, в конце концов?! Ведь она сама психолог! У нее должен быть как минимум супервизор!
– Я принесу перекись водорода и ватные диски, чтобы обработать царапину, – говорю я и поднимаюсь с места, но Мария меня останавливает:
– Подождите...
– Что такое? – смотрю я на нее с удивлением, а она вдруг вскакивает с места, делает шаг мне навстречу, сокращая расстояние между нами до минимума, обхватывает мое лицо пальцами, мокрыми от слез, и впивается в мои губы поцелуем...
16. 16 глава
Этот поцелуй словно кипятком меня ошпаривает: такой неожиданный, такой горячий и такой... болезненный. Это просто невозможно не заметить.
Он словно пропитан отчаянием и безысходностью.
Словно умоляет о защите.
Поцелуй – как крик о помощи.
Я совершенно уверен, что Мария и сама не знает, зачем решила поцеловать меня... Это получилось спонтанно, инстинктивно, по воле каких-то психологических механизмов, сработавших в ее воспаленном мозгу... И я не виню ее – но пока не знаю, как мы будем выходить из этой ситуации, ведь все это чертовски неловко и невовремя...
Поцелуй заканчивается, и Мария, отпрянув от меня, быстро прижимает к раскрасневшимся губам тыльную сторону ладони, явно сама не понимая, что только что произошло, а затем смотрит на меня из-под длинных изогнутых ресниц виноватым взглядом и дрожит, отступая шаг за шагом.
– Простите... Роберт Эдуардович, простите, пожалуйста...
– Все нормально, Мария, – говорю я, пытаясь успокоить девушку.