‒ Машка, ты здесь?
Ответа от себя я не дождалась ни через пятнадцать минут,
ни через полчаса. Мое отражение в зеркале было самым обыкновенным
кроме того, что принадлежало не мне. Я словно пыталась вызволить
невидимую взгляду Алису из Зазеркалья, но получался монолог
душевнобольной, по которой где-то в уголке плакали
санитары.
‒ Ну хочешь я со своей зарплаты специально для Толика хлеб
покупать буду, а? ‒ спрашивала я, подлизываясь. ‒ Ты хоть намекни,
глазом там подмигни, что ты в заложниках. Вот как мне понять, что
ты там?
Никак. И это не Машка мне ответила. Это я сама себе
мысленно ответила, устав разговаривать с зеркалом. Почти каждый
сантиметр этого тела принадлежал моей подруге: это были ее изящные
черты лица, ее мягкий взгляд, ее пальцы пианистки, так и не
окончившей музыкальную школу.
Но в этом знакомом до боли теле сейчас сидела моя душа.
Как так получилось, я разумом объяснить не могла. Логике
происходящее не поддавалось, а потому мой математический склад ума
буксовал.
И как она теперь без меня?
А я без нее?
Говорят, дети плохо помнят первые годы своей жизни, но я
отчетливо помнила тот день, когда тетя Дина забрала нас с Машкой из
детского дома. Она хотела взять только ее ‒ подруге тогда было три,
а мне уже исполнилось четыре, но мелкая вцепилась в меня мертвой
хваткой и при любой попытке разъединить нас орала как раненный
медведь.
Пришлось тете и меня с собой забирать. Причем на тот
момент у нее уже имелось двое своих детей. Мальчишки-погодки как
раз были моего возраста, а там, где трое, там и для четвертой место
нашлось.
Тем более что дочку тетя Дина хотела сильно. Но Бог не
дал, после второго парня забрав саму возможность иметь еще детей.
Да только тетка не растерялась. Два раза в неделю она приходила в
детский дом для проведения занятий по коррекции речевых нарушений и
там присмотрела Машку.
Имея официальную зарплату, трехкомнатную квартиру в
собственности и замечательного понимающего мужа, тетя Дина прошла
обучение и оформила на нас патронат. С тех пор мы с Машкой не
расставались. Ходили в один класс, гуляли с одними и теми же
ребятами и даже в институте учились вместе.
Так как же я оказалась в ее теле? Или не в ее? Брюнет
называл меня именем Татия, а себя вообще моим мужем, так
что...
Устав от вороха собственных вопросов, я поднялась на ноги.
Лучшее, что я сейчас могла сделать ‒ это как следует
осмотреться.