– Я думала, я тебя раздражаю.
Дабы замаскировать смущение, осторожно вращаю бокал и наблюдаю за бултыханием золотистой жидкости.
– Да. Раньше так и было, – Тимур садится на диван.
– А сейчас? – осмелившись, бросаю на него очередной косой взгляд.
– Сейчас уже нет.
Раз поймав, Алаев цепко держит мое внимание. Не позволяет отвести глаза в сторону или моргнуть. Я словно попала под гипноз. Вот вроде понимаю, что мое пребывание здесь неуместно и гляделки эти слишком провокационны… Но ничего поделать с собой не могу. Добровольно тону в омуте его пронизывающего до костей взора.
Он просто смотрит, а я уже трепещу. Как струна в умелых руках арфиста.
– Ну как ты вообще? Если по-честному, – поддавшись порыву, делаю несколько робких шагов и сажусь рядом. На самый краешек дивана.
На этот раз я не приму дежурного «нормально», и, кажется, Тимур это понимает. Потому что не спешит повторять свой прошлый ответ.
Он проводит ладонью по лицу и морщится, словно от зубной боли. Затем выпускает скопившийся в легких воздух через нос и хрипло произносит:
– Если по-честному, то хреново, Лер. Максимально хреново.
– Ну вот, – вздохнув, снова делаю глоток. – Это уже похоже на правду.
– В нашу последнюю встречу отец столько всего сказал… Черт, я полжизни ждал этих слов, а когда наконец услышал, знаешь, что почувствовал?
– Что?
– Что меня уже давно отпустило. Что и обиды-то как таковой нет, и поступки его стали в разы понятней, – задумавшись, Тимур проводит кончиком языка по нижней губе. – По малолетке ведь все черно-белым кажется, а потом вроде как прозреваешь, другие цвета начинаешь замечать… У тебя было такое?
– Да, было, – отвечаю я, как ни странно, вспоминая наше с ним прошлое.
– Когда мать умерла, отец виделся мне исчадием ада. Стремно признаваться, но я реально его ненавидел. Первые годы – особенно сильно, а потом это как-то незаметно вошло в привычку. Мол, батя у меня говнюк, а я весь из себя такой молодец, – он отхлебывает виски и продолжает. – Но проблема в том, что батя у меня в общем-то нормальный. Обычный мужик со своими загонами и слабостями. Такой же, как и я, в сущности. Да, он никогда не тянул на идеал… Но идеалы ведь для того и нужны, чтобы оставаться недостижимыми.
– Так и есть, – поддакиваю я, боясь спугнуть нечаянный поток его откровений.
– С матерью он обошелся паршиво, это факт, – глядя в потолок, Алаев ненадолго замолкает, – но кто я такой, чтобы судить, верно? У самого рыло не раз и не два в пуху.