Он провёл рукой вправо, потом влево: сфера ответила движением зеркал-чешуек. Он попытался вспомнить, каким последним проектом занимался для журнала. Оказывается, прошло уже не несколько недель, а месяца три или четыре. Было лето, жара. Они носились по городу взмыленные, в машине сломался кондиционер… Это касалось фармацевтической мафии: несколько фирм сговорились и разом подняли цены на ряд лекарств и их аналоги – подобное сплошь и рядом происходило в той прошлой жизни, но никто не обращал внимания, потому что люди, имевшие вес в этом обществе, обычно были здоровыми и сильными, а больные и слабые никого не интересовали, их голос не пробивался через бюрократию и коррупцию.
Андрей замер, замерли и чешуйки отражений. Казалось, вокруг стало темнее. Он оглянулся и увидел, что ни его друзей, ни других посетителей в зале нет. В углу только безмолвно стоял смотритель. Он походил на птицу – длинношеюю озёрную утку, насторожённую близким присутствием человека. Он стоял к Андрею вполоборота и, кажется, глядел на него боковым зрением, немигающим чёрным глазом. «Почему все они в этом чёртовом городке походят на птиц?!» – подумал Андрей.
Смотритель зашагал вдоль стены, и его походка тоже напомнила птичью: он шёл медленно, чуть отбрасывая ноги, его седая голова качалась вперёд-назад, а чёрный стеклянный глаз впился в Андрея. Дойдя до конца стены, он щёлкнул выключателем, и верхний свет в зале потух. Теперь действительно стемнело. Подсвеченными остались лишь экспонаты. По остальным залам прокатилась волна таких же щелчков, и тьма распространилась по музею. Однако по-прежнему никто ничего не говорил. Подождав ещё немного, Андрей отвернулся к единственному экспонату, который его тронул.
Так что там было в этом расследовании?.. Они ездили из одного конца города в другой: на склады продукции, по аптекам и домам престарелых – и говорили с самыми слабыми и незащищёнными. Они написали отличный, громкий, кричащий материал, от которого в любом другом мегаполисе мира не посмели бы отмахнуться. Но на следующий день после выхода номера Москва проснулась неизменно спокойной и равнодушной, и никакой политической или социальной реакции не последовало.
Он припомнил лица выпускающего редактора и девочки-студентки, помогавшей собирать материал. На этих лицах были только смертельная усталость и равнодушие – две отличительные черты москвича. Они уже тогда знали, не сговариваясь, что всем будет всё равно. Ничего не изменится, но они получат зарплату, а журнал – колонку и инвестиции. Движение колеса, таким образом, будет продолжено, хотя больше всего на свете ему необходимы остановка, смазка, отдых…