Сборы были недолги. Той же самой дорогой, усталые, но счастливые от того, что предприятие наше совершалось совершенно гладко, мы двинулись на станцию. И солнышко было то же, и встречные шпанюки, стреляющие глазами по сторонам, и те же товарные составы, временно лишённые тягачей, замершие на сверкающих рельсах. Всё сияло и переливалось.
Те, кто были повзрослее и поувереннее, устроились на станционных скамейках, а мы с друзьями расслабились на невысоком бетонном заборчике. Разъезд простирался перед нами, как на ладони. Прибывший пригородный поезд мы высокомерно игнорировали, ибо транспортом нашим отныне был простой, но надёжный товарняк.
Ждать пришлось не очень долго. Через некоторое время взревел и выбросил столб чёрного дыма стоящий поодаль тепловоз. Потом не спеша тронулся и уехал чуть не на километр от нас в сторону города, но тут же вернулся задним ходом и так сильно ударился буферами о первый вагон, что весь состав вздрогнул, загрохотал и сдвинулся с места.
– Ну, мужики, – сказал Колька, – приготовились. Садиться будем.
– Прямо сейчас? – спросил я.
– Нет, рано ещё. Погоди. Поедет – прыгать будем. А пока он стоит – какой смысл садиться? Контролёры заберут. И упекут.
– Быстрый какой, – забубнил Витька, – тут думать надо, это тебе не в школе сочинения писать.
Действительно, к тому времени я в узком кругу уже был широко известен. То есть, в пределах школы, потому, что мои классные сочинения, не все, конечно, но довольно часто исполнялись по школьному радио в пример другим, менее радивым в отношении литературы учащимся. Менее радивые иногда радовались за меня, иногда выражали поддержку, а иногда намекали на возможную физическую расправу за достигнутый высокий результат и чрезмерное рвение в учёбе, ибо школа наша была средней, ну а средняя школа и должна быть средней, и учащиеся в средней школе, как один, тоже должны были быть средними. А самые средние, бывало, так и заявляли:
– Ну кто ты, Лёшка, такой есть? Гений, что ли? И почему мы тебя должны в большую перемену слушать… Ты поприличнее там, на радио, ничего не можешь заказать? Битлов, что ли… Или, хотя бы, «Мурку»… А то смотри. Чего бы не вышло.
Писать сочинения я, конечно, не перестал, но энтузиазма поубавилось. Не Белинский ведь просит, не Герцен. Свои предупреждают. Но как мне показалось – раз просят мужики, значит, дошло до них. Ранил, значит, я их по самому нерву. Ну, не оставил равнодушными. И это было хорошо, и на душе моей на некоторое время воцарялась благодать.