Приглашённые, пусть и привыкшие к большим суммам, но всё же не настолько большим, разразились рукоплесканиями. Люди на трибунах внизу не знали, что происходит, поэтому подхватили аплодисменты просто так, из озорства, заодно утроив производимый ими шум. Звук трещоток и свистулек ударил по ушам. Стены ощутимо завибрировали.
В володимирском поместье Анфира Житеславовича Таде в тот день собралось не менее трёх тысяч оплативших вход зрителей. Они радостно вопили, скандировали двусмысленные речёвки, горланили разудалые песенки, размахивали лентами и флажками в цветах соревнующихся экипажей. И, конечно, пили вино – кто бутылками, а кто чинно, бокалами, закусывая французскими сырами.
У подножия трибун на рельсовых путях выстроились в ряд три паровоза. Чёрные чугунные чудовища то и дело издавали гудки и изрыгали обильные клубы пара.
Над всем этим высилась судейская ложа, в которой аплодировали щедрости хозяина около сотни его личных гостей.
Ещё выше, в ярко-голубом небе, плыли дирижабли хроникёров.
* * *
Повинуясь знаку дворецкого, лакеи возобновили свой неспешный экзерсис с подносами.
Один из них, огибая старую графиню Мйончинскую, отчего-то неожиданно замер.
Строгая дама, высохшая за первые семьдесят лет жизни до состояния, когда дальнейшие годы перестали сказываться на её внешности, с лёгким изумлением подняла лорнет и посмотрела на человека сквозь стёкла.
Смущённый столь великим вниманием, залившийся краской, половой неуклюже нагнулся и подобрал с пола цветок мака с пришпиленным к нему бумажным значком.
– Уронили-с, пани графиня… – пробормотал слуга.
Он аккуратно положил находку на свой поднос и уже в таком виде предложил Мйончинской.
– Я, милейший, ничего не роняю, поскольку ничего с собой не ношу! – проскрипела старуха, опуская лорнет. – А разве это не из вашего рукава выпало?
Человек склонился в поклоне и с застывшей на лице улыбкой стал в растерянности отступать.
– Это же знак луддитов! – вдруг вскрикнула одна из дам, стоявших поблизости. Это была госпожа Квят, женщина солидная, уважаемая, но с большим воображением. Она схватила с подноса цветок и завертела его так и этак.
На бумаге действительно красовался рисунок тяжёлого молота, разбивающего шестерёнку.
– Когда у нас утопили в колодце все инструменты из мастерской, повсюду валялись такие же! – завопила женщина.