– Ты слишком жесток сам с собой… Тела своего не чувствуешь.
Она поглаживала его по плечам, шее, но в этих поглаживаниях не было прежней сладострастности. Так делала бы заботливая сиделка с раненным. Он чувствовал возбуждение, но оно было лишь слабым эхом недавних ощущений.
– Отлежаться надо дня три, не меньше, – продолжала она, запуская унизанные тонкими серебряными кольцами пальцы в его золотистые, вьющиеся крупными кольцами волосы.
– Я согласен, если ты со мной тоже будешь лежать… Вот эдак, как сейчас, – произнес он, прикрывая глаза, чуть не мурлыча от ее ласки.
– Все время – не гарантирую, но постараюсь приходить как можно чаще, – прошептала она. – А ты и впрямь жесток к себе…
– С чего ты взяла?
– Ангину ты так и не вылечил толком, – продолжала она, проводя пальцами по его шее. – Понимаю, болезнь ерундовая, но последствия серьезные… Да и ревматизм тоже остался с тобой. Не выносишь плохой погоды…
– Кто ее выносит? – пробовал отшутиться Райни.
– Но тебе приходится хуже других. И простывать, к тому же, ни в коем случае нельзя, равно как и допускать лихорадки… Этот твой друг даже о таком не знает.
Райнхард нахмурился. Он не любил, когда ему припоминали различные слабости и болезни. Словно это окунало его в детство, полное болезней, больниц, докторов, скуки и одиночества, охватывающих во время выздоровления.
– У тебя еще есть медицинское образование?
– Нет, но в этом деле я разбираюсь гораздо лучше Зига…
– Да, он вроде бы не прогуливал курсы медицинской подготовки, но ничего из них не вынес, – припомнил Райнхард и тут же почувствовал себя предателем.
Воспоминание о друге, об упреке в его глазах, о брошенной им давеча угрозе, заставившей его чуть ли не разрыдаться, омрачило его, словно ушатом холодной воды облили. Отчего-то встречаться сейчас с Зигфридом и даже спрашивать у Магдалены о нем очень не хотелось.
– Такое бывает, – отшутилась она.
Райнхард отчего-то все-таки рассказал ей про события на Капче-Ланге. Про свою болезнь, выпустив уж очень красочные описания. Магдалена слушала его внимательно, не размыкая своих объятий. Когда рассказ был завершен, она медленно лежала недвижимая, приговаривая: «Как же тебе досталось-то, солнце мое…», а потом замолчала надолго. Райнхарду даже показалось, будто любовница заснула, но она после длительной паузы произнесла: