— Я сказал — в спячке. — Парень поднял голову от ноутбука. — Восстанавливает силы, неизвестно, с чем придется столкнуться.
Глазов, Балезино, Первоуральск...
Города сменяли друг друга за окном, как хорошо сохранившиеся фотокарточки. Чем-то неуловимо похожие друг на друга здания вокзалов. Светлые стены, зачастую — колонны, и обязательно часы, большие и круглые, которые наверняка оглушительно тикали, если бы висели в помещении.
Я пялилась на серую хмарь за окном, считая верстовые столбы, и думала. Раньше я так далеко от дома не забиралась. Ни в прошлой жизни, ни в нынешней.
— Ольга, — потряс меня за плечо молодой целитель. — Слушайте…
Я захлопала ресницами, понимая, что умудрилась заснуть сидя за столом, положив голову на руки. Небо за окном уже успело расцвести блеклыми красками зари, темные верхушки елей напоминали упирающиеся в небо пики.
— Послушайте. — У парня в руках был так и «не найденный» желтый дневник Тура Бегущего. Библиотека земли детей закрылась на неопределенное время. Я почему-то думала, что стяжатель последует за нами, вернее, за книгой, но Пашка и Мартын только пожимали плечами, как бы говоря: вот когда последует, тогда и будем думать.
— Почему ты обращаешься ко мне на «вы»? — Я потерла глаза. — Собственно, ты один так делаешь.
— Вы же — мать легенды зимы. — Он говорил это, как само собой разумеющееся. — Человеческая игрушка хозяина.
— Впервые слышу, чтобы слово «игрушка» произносили без пренебрежения. Давай на «ты», вроде вырос уже.
— Мне все равно, — отмахнулся парень, — лучше слушай. — И раскрыл дневник и нараспев прочитал: — Аже роздать душу демосу и заяти в долонь налокотыню павшего, ведати алафу велицею, али Навь кликнуть.
— «Роздать душу деймосу»? — Я зевнула. — Тур был заложником?
— Не уверен, прямо он об этом не говорит, только рассуждает, пока ищет свой налокотник — «налокотыню павшего», чтобы получить великую «алафу». Награду?
— Или сдохнуть, — вспомнила я слова о Нави. — И как это нам поможет?
— Пока не знаю.
— Тогда я еще посплю?
— Не стоит, через полчаса прибываем.
За его спиной с верхней полки бесшумно спрыгнула Пашка.
Сутки в поезде и два с половиной часа в нашей тили-мили-тряндии. Время — штука странная. Люди — разгоняющие нашего мира, у них оно несется так, что иногда становится страшно, зато в глубине время концентрируется, сгущается, как сироп, и способно вместить в один день с десяток человеческих. Так мы и отстаем, так и теряемся, когда за три года проходит три десятка лет, и эра черно-белого телевидения сменяется цифровой, а люди начинают говорить так, словно выучили другой язык.