Игнат с детства рос в непростых условиях. Генри, отец Игната, целыми днями пропадал в заповеднике, а когда возвращался, то единственным его отдыхом была выпивка. Матери у Игната не было, а отец воспитанием сына практически не занимался. Поэтому тот большую часть времени проводил в интернате, видясь с отцом лишь на каникулах. О матери Игнат не любил говорить, Генри же на любые ее вопросы о судьбе матери Игнатика лишь зло ругался, проклиная свою юношескую глупость. Единственное, что смогла понять Вика из отрывков скомканных фраз Игната и ругани Генри, это то, что она была индейкой, из местного племени. Когда Игнат родился, она оставила младенца на руках молодого отца, а сама перекочевала с племенем на север Скалистых гор. Вырос бы Игнат, вопреки безразличию отца, отсутствию материнской любви и жестокости интерната, таким настоящим, не всегда понятным, но добрым и умным, если бы не дружба и опека дяди Дэнни, ставшим ему вторым отцом – был большой вопрос. Она улыбнулась, вспомнив, как много лет назад они с Игнатиком огородами сбегали от разбушевавшегося дяди Денни, запертого ими в его сауне. Воспоминание о голом егере с куском крапивы, бегущим за улепетывающими от него перепуганными детьми, рассмешило ее, погасив остатки злости.
***
– Это он? – шепотом спросила девочка, рукой отталкивая непослушные колючие стебли крапивы, противно путающиеся в волосах.
– Точно он, – кивнул ей мальчик, сидящий рядом на коленках, отмахиваясь от надоедливой мошки.
– Ой, ну и влетит же нам, – она зажала рукой рот, испуганно взглянув куда-то в сторону, где ее наверняка уже искала мать.
– Не влетит, мы только посмотрим и сразу вернемся. Никто не узнает. Если ты не проболтаешься.
Девочка надула щеки, но проглотила обиду, понимая, кто здесь главный.
– Отец про него такие вещи рассказывал, – он тщетно пытался разглядеть сквозь щель в заборе мелькающий силуэт егеря, – про которые, тебе, мелкая, лучше не знать.
– Расскажи и мне, Игнатик, пожалуйста, – заканючила она, теребя рукав рубашки никак не реагирующего на ее капризы Игната. – Ну, расскажи, расскажи, расскажи, – продолжала она упорствовать, дергая его за руку.
Наконец Игнат, устав от хныканий и приставаний, уступил ее настойчивости. Оторвавшись от забора, он развернулся к девочке лицом, примяв высокую траву. Осмотревшись по сторонам, чтобы убедиться, что никого рядом нет, Игнат наклонился к ней и поманил пальцем. Девочка придвинулась ближе, и замерла, боясь даже пошевелиться.