– Значит, так. Веди себя тихо. И отвечай тоже тихо. И учти – вякнешь погромче…
Инга часто закивала, насколько это позволяла хватка бандита. Чужая ладонь наконец убралась, с плеча сдернули сумку, ее толкнули вперед. Вспыхнул свет, и Инга чуть не вскрикнула, хоть и обещала себя вести тихо. Прямо перед ней в прихожей стояли двое. Невысокие, коренастые, с тяжелыми злобными взглядами. Сзади перекрывал массивной тушей дверь еще один, отрезая пути к бегству. Толстый и рыхлый, с прилизанными на косой пробор волосами. Тот самый, что приказал молчать. Брезгливо порывшись в ее сумке, он небрежно швырнул ее в угол, пнув туда же ключи.
Кто они? Что им от нее нужно? Инга вжалась в вешалку, переводя испуганный взгляд с парочки коренастых на толстяка и обратно. В горле пересохло, внутри скрутился ледяной комок страха.
– Где он? – хрипло спросил толстяк.
– Кто? – Инга уже догадывалась «кто», и от этой догадки становилось не по себе.
– Охотник.
– Охотник?
Ежки-матрешки, да они психи! Хотя… Разве могут люди сходить с ума группами? Обычно они делают это поодиночке.
«Только гриппом вместе болеют», – всплыло в памяти откуда-то из детства.
От ужаса ее затрясло, по позвоночнику потек холодный пот. У нее в квартире какие-то опасные типы, которые требуют от нее то, чего она не может им дать. А Инга слишком хорошо знала из сводок новостей, чем такие вещи обычно заканчиваются.
– Не притворяйся, – злобно зашипел ей толстяк.
До сих пор разговаривал с нею только он. Те двое молчали. Кажется, они выполняли исключительно декоративную функцию.
– Ты знаешь, кто он. Вы вместе, – он приблизил лицо к Инге и шумно втянул ноздрями воздух. Потом посмотрел на своих и заискивающе сказал: – Это его баба, точно говорю!
Судя по тому, как он обращался к тем двоим, главные все-таки они. Ну или кто-то из них.
– Когда он придет? – взвизгнул толстяк прямо ей в ухо. А ведь он боится. Боится своих подельников и уже начинает раздражаться.
– Я не понимаю, о ком вы, – выдавила Инга, стараясь не выдать страха и дрожи в голосе.
– Хахаль твой!
– Нет у меня никакого хахаля.
Кажется, ей никто не верит. И не поверит.
– Есть, – с ненавистью прошипел толстяк. – Был недавно. Говори, когда придет, иначе придушу.
Пахнущие табаком лапы действительно стали сжиматься у нее на шее.
Ну, не идиот ли, как она может говорить, когда ее душат? Впрочем, сказать ей все равно нечего.