Сильные руки обхватили ее, зареванную, несчастную, в дурацком коконе из пледа. Развернули и прижали к крепкой широкой груди. Плед слегка распахнулся, и Инга обеими руками обвила Стаса, уткнулась носом в такую уютную ложбинку между твердым плечом и шеей и уже не сдерживаясь залилась слезами. Рубашка под ее щекой мгновенно намокла, и сквозь тонкую сырую ткань она ощущала жар его кожи, слышала, как бухает его сердце, как коротко и тяжело он дышит. И было так сладко плакать в этих надежных теплых объятиях, выплескивая накопившиеся за сумасшедший вечер ужас, леденящий страх и отчаяние. Он неловко гладил ее по голове, перебирая волосы, другой рукой все крепче прижимал ее к себе. Слезы давно высохли, и Инга лишь всхлипывала, не в силах отстраниться. Всем своим телом, от коленок до самой макушки, она чувствовала его горячее хищное тело, и от этого мутилось в голове, а внутри обмирало и вспыхивало. Острое, древнее, как мир, желание закипало в крови, разносилось отравой по венам, дурманя разум, выжигая все мысли, кроме одной: «Хочу!» Так. Чертовы предки, кажется, и на ней оставили свой отпечаток. Инга запрокинула лицо и вздрогнула, наткнувшись на ответный жар темных глаз. Он медленно наклонил голову, она привстала на цыпочки и их губы встретились. Сначала легко, едва касаясь, наполняя тело странной истомой, потом поцелуй стал глубже, горячее, бесстыднее. Его язык скользнул по ее губам, и она покорно их приоткрыла, впуская его внутрь. И неумело прижала к нему свой язычок. И словно кипящая лава накрыла с головой, закружила, отрезав от мира. Воздух загустел, а потом и вовсе закончился. Остался только вкус мужских упругих губ, дразнящий запах его тела, дерзкий танец трущихся друг о друга языков, его руки, нырнувшие под блузку и жадно блуждающие по ее голой спине, отчего в груди рождается томный стон. Кожа истончилась, стала болезненно чувствительной, горела и плавилась под мужскими ладонями. Ткань его рубашки казалась колючей, лишней, неправильной. И мешала, ужасно мешала…
Не отрываясь от его губ, Инга протиснула руки между собой и Стасом, дрожащими пальцами принялась расстегивать пуговицы. Где-то краем сознания мелькнула неизвестно как задержавшаяся здравая мысль. Ежки-матрешки! Что она делает?
Неважно. Она подумает об этом после.