Однажды, вернувшись из шлюпочного похода, Дима увидел, как брат в компании с дружками с деловым видом накалывает на руке чайку:
– Делать тебе нечего! Потом жалеть будешь, а стереть не сможешь.
– Чё ты меня учишь! Не успел приехать и уже мораль читает! Не учи учёного! – вспылил Пашка. Дружки молча переглядывались и в спор братьев не вступали. Неожиданно Пашка рассвирепел:
– Тебе-то откуда знать, что мне нужно! Ты кто такой, чтобы учить меня жизни?
– Я твой брат, – тихо произнес Димка, растерявшись.
Пашка вдруг задумался.
…– Да делай что хочешь, мне всё равно. Хочешь, хоть на лбу выколи свою чайку. Будет хорошо видать, – уже через плечо бросил Димка, пожимая плечами и уходя от назревавшей ссоры. Он был на голову ниже, и конечно, не мог настаивать, хотя по традиции, за ним было слово старшего брата.
– Чё ты сказал! – забасил Пашка, хватая брата за руку.
Димка сжал кулаки и почти уперся в Пашкин лоб, в любую секунду ожидая от него атаки:
– И вообще, красной тушью наколки не делают. Все равно потом посинеет.
– А ты откуда знаешь?
– А тебе-то что, – бросил Димка. – Расплывётся, вот что.
Пашка глупо улыбнулся и развёл свои длинные руки:
– Поняли, какой у меня братка. Не успел приехать с похода, уже учит жизни. Наставляет. А с ним не спорь, он старший.
Поведение братьев всегда оставалось загадкой для окружающих и друзей. В споры они старались не влезать, но всегда были готовы в любой момент разнять их, если дело доходило до драки.
Брат сперва скрывал про коноплю, но, как известно, шила в мешке не утаишь. Постепенно изменился его взгляд, появился необычный блеск в глазах, а потом и развязанная манера разговора. Вместе с этим поменялся и круг друзей, среди которых Кася был самым частым гостем в их доме. В отсутствии матери, раскурив «по кругу» косяк, толпа сидела на полу и под музыку «улетала». Едкий дым незаметно проникал в мозг, пацанва глупо озиралась друг на друга, и тихонько хихикала даже от вытянутого пальца. В целом этот процесс назывался – заторчать, и толпа тихо торчала. Димка всегда отказывался, но сидеть в компании было почему-то интересно: делать свои дела, при этом слушать музыку и наблюдать. Музыка действительно была необычной, от которой иногда зашкаливало сердце, но чаще, возникал перед глазами незнакомый фантастический мир, втягивая чувствительное сознание куда-то в запредельное пространство. В такие минуты его уже нисколько не удивляло, что друзья закатывают опустевшие глаза или подолгу таращатся на какой-нибудь предмет. Он и сам был на грани психического помешательства, готовый принять вожделенный окурок, но чья-то рука отводила его в сторону, оставляя Димку в плену своих безобидных фантазий и грёз.