– Что случилось? – без конца допытывалась у него Вера. – Что с тобой? Тебе неприятно, что Николай Васильевич приходит к нам? Ты вдруг потерял к нему интерес, а ведь раньше, признайся, тебя всё это волновало не меньше меня. Если ты в чём-то с ним не согласен, скажи. Неужели ты ревнуешь? – догадалась она, – глупенький, я люблю тебя, милый мой, родной. А к нему отношусь как к другу, питая исключительно духовные чувства.
– А разве любовь не самое духовное чувство? – спросил он глухо.
– Ни за что не подумала бы, что ты так ревнив. Право, ты меня удивляешь, – уже серьезно продолжила она. Перестань, сейчас же перестань, слышишь, это же смешно!
Но перестать он не мог, прекрасно понимая, что избавиться от чувства, которое завладело им целиком, не так-то просто.
Вера сердилась по-настоящему, не скрывая, что всё это чересчур…
Миша рассмеялся, подумав, что злее шутку и не придумаешь: он здесь один, а Вера там и … неизвестно, когда закончится дождь.
Взглянув на часы, он с удивлением обнаружил, что прошло уже несколько часов. Дождь не утихал, ветер усилился, в пещере стемнело. Ему было совсем не одиноко, хотя раньше он ни минуты не выносил одиночества. И даже, если приходилось работать за письменным столом, он знал, что Вера рядом, стоит только позвать её, и она появится в дверях. Только в последний год, после того, как уехал их сын, он начал ощущать невыносимое, тягостное одиночество рядом с нею. Поначалу, оно было едва заметным, появляясь в минуты разногласий. Всё чаще они стали заниматься своими делами в разных комнатах, не проронив за день ни слова, а, встретившись, делали вид, будто ничего не произошло. Потом оно выросло как снежный ком, грозя раздавить его своей тяжестью. Миша чувствовал своё безмерное одиночество днём и ночью, хотя они по-прежнему ели за одним столом, спали в одной постели и вечерами встречались у телевизора, в гостиной. После отъезда сына Вера часто включала телевизор, пытаясь понять по коротким, скупым сообщениям, как живет её сын там. Не замечая ничего вокруг, она вся с головой ушла в переживания, односложно отвечая на вопросы, чаще молчала. Антон не писал и не звонил, а Миша был безсилен что-либо изменить. Замечая её покрасневшие от слёз глаза, он делал вид, что ничего не заметил. Его охватывало такое отчаяние, что хотелось кричать на весь гулкий, пустой дом, который он больше не мог выносить ни минуты. И Миша уехал…