Их дробовики – это оружие, рассчитанное на ближний бой, как, впрочем, и всё их снаряжение. Они бойцы атаки: гранаты, картечь, щит и сама их броня, у них она самая тяжёлая, особенно шлем и кираса, это всё для работы на дистанции десять-двадцать метров. А дурацкие перестрелки, когда между врагами полтысячи метров, на взгляд штурмовиков – глупости. Пустое.
Закончив свою работу, Саблин пошёл помочь гранатомётчикам, у них самое тяжёлое и громоздкое оборудование, и самое нужное в бою.
Тут его чуть не сбил радист Зайцев, спешивший вдоль оврага.
– Где взводный? – Спросил он у Саблина. – Радиограмма пришла.
– Там, – Аким махнул рукой на западный склон оврага, – у пулемётчиков был. А что, начинается?
Саблин имел ввиду атаку. Зайцев почему-то всегда относился к Саблину как к командиру, ну, или старому казаку, уважал.
– Нет пока, – отвечал Радист, показывая Акиму планшет, – приказ пришёл взаимодействовать с миномётной батареей. Позывной дали.
Аким заглянул в планшет радиста, да, так всё и было. Казалось дело то простое: как начнётся атака, обнаруживать небольшие или одиночные окопы противника, те, что в зоне действия взвода, и наводить на них миномёты. Но был в этом деле один нюанс, как выражался их умный прапорщик, как только вы выйдете в эфир с координатами вражеского объекта, вас тут же запеленгуют. И по пеленгу к вам будут прилетать гостинцы. Глупо было бы думать, что по рации, которая работает совсем рядом с твоими передним краем, артиллерия или миномёты НОАК не нанесут удар со всей возможной поспешностью.
– Побежал я, – сказал радист, как только Саблин дочитал сообщение.
«Беги, друг, – подумал Аким, глядя радисту вслед, – ты ещё сегодня со своей рацией набегаешься».
Такая у радиста работа, нужно менять положение после каждого выхода в эфир. Иначе дождёшься пару мин себе на голову.
А о том, что сегодня выпадет ему, он не думал.
Аким сначала не разглядел, что это. И не мог определить. Пятно какое-то размытое. Фронтальные камеры на шлеме ночью работают по принципам телевизора. Пятно было неярким, нечётким, и можно было бы его принять за грязь на ткани, если бы оно не шевелилось, не ползло. Саблин открыл забрало шлема и автоматически включился фонарь, свет из шлема осветил то, что он считал пятном.
Его передёрнуло от неприятной смеси страха и неприязни, он тут же внешней стороной бронированной краги ударил по тому, что ещё недавно казалось ему простым пятном. Он раздавил в кашу крупного, белого паука, что полз по лёгкому брезенту, которым они укрылись, чтобы не мокнуть под непрекращающимся дождём.