Все они это чувствовали.
Я — тоже. Собирать травы было проще.
Матушка Агла — другое дело. Не одна я ее «матушкой» называла, все. Она действительно была матерью всем входящим, а я смотрела на нее, пытаясь подражать, но выходило жалко. То ли характер не тот, то ли возраст. А может все сразу.
«Получится ли у меня когда-нибудь так же? Может хотя бы лет через десять?» — я невесело терзала давно превращенные в пыль цветки. Но так и лучше: чем мельче порошок, тем больше вода сможет из него забрать. Целебнее так.
Агла вышла в лавку, оглядела солидную кучку толченых цветков и одобрительно хмыкнула.
— Да, вот еще, доча... Заканчивай разговор на хорошем. Можно здоровья пожелать, пошутить, как ты любишь... Только осторожно, чтобы человек улыбнулся, не нужно пытаться рассмешить его до колик. От тебя кузнец с какой фразой ушел, помнишь?
— Э-э-э... — вспоминая, нахмурилась. — С прощальной.
— «Вечером Агла будет»? — «Возможно»! — передразнила мама меня. — Это не хорошо. Что надо было сказать, Аса?
Как так получается, что в своем возрасте рядом с мамой, я веду себя как девчонка? Вот и сейчас язва внутри меня выпалила слова раньше, чем я успела ее придержать:
— Надо было сказать: пусть ваша палочка подни...
— Аса!
— Да шучу я, мам... — уже серьезно выдохнула. — Все понимаю. Надо было сказать, что все будет хорошо с вашим другом.
— Уже лучше, — оценила, забирая смолотое. — Люди, Аса, могут забыть, что ты скажешь. Могут забыть даже, что ты сделала. Но они запомнят, что ты их заставила почувствовать. Что почувствовал Строн, как думаешь, а?
Теперь я посмотрела на кончики ботинок.
— Неловкость, — ответила за меня мама, возвращаясь на кухню.
Я осталась за прилавком, ощущая вину перед Строном, его другом, мамой и собой. Старалась же сделать все хорошо, а получилась какая-то ерунда на ровном месте!
Когда дверь лавки опять со скрипом открылась, я еще купалась в неприятном чувстве. Поспешно подняла глаза, но внутрь просунулась рыжая голова. Я сразу расслабилась.
Олов — мой друг с детства. Повзрослев, рыжий мальчишка вытянулся в мужчину выше меня на полголовы, не потерял ни одной конопушки, но внутри остался все тем же безобидным, вихрастым и смешным мальчишкой, который не выговаривает «р».
— Мату... — начал и замолчал, увидев меня. — Аска?! Ты чего тут?
Почтительный тон тут же сменился на небрежный.