– Оль, ты так говоришь, как будто мне до этого дело есть. Я ему что, сутенер какой, что ли? Моя вина, что он нимфу свою не впечатлил?
Ольга захихикала.
– Кстати, о нимфах: ролик для магазина сантехники еще не смонтировали? Может, отдашь мне уже?
– Нет, заказчик настаивает, чтобы девушек было пять, а такого типажа пятую модель мы неделю можем искать. Тоже мне фантазия: вот с какой стати белые унитазы должны рекламировать длинноногие мулатки с венками из хромированных кранов?
– Да ладно тебе, по-моему, очень даже мило и необычно.
Максим хмыкнул. Они с Олей какое-то время ели молча. Потом девушка прервала молчание:
– Что у тебя с сегодня? Маша отпустила?
– Одного нет, хочет со мной.
– Ну возьми ее. Приглашений ведь два.
– Мне, если честно, не хочется. Она последнее время какая-то надутая ходит, а в чем дело, не говорит. На вопросы огрызается, говорит, что я сам все понимаю и вижу, а я хожу и как болван малолетний недоумеваю.
– И давно это у вас?
– Месяца полтора.
– Может, про дату какую-нибудь забыл, вот она и обиделась?
– Исключено. Все даты у меня забиты в календарь с напоминаниями.
– А зайти на твои странички в интернете она могла? Может быть, прочитала чего-нибудь не то.
– Да там нечего читать! Нет, здесь я чист!
– Ну тогда даже не знаю, чем тебе помочь…
– Ладно, может, и вместе пойдем сегодня. Доела? Пора к трудам праведным возвращаться.
Фред тоже вышел из-за стола и отправился работать. Когда он проходил мимо Марины, она передала ему какую-то папку. Оказалось, новый заказ. Концепт был детально прописан, оставалось только его реализовать, то есть найти модель и набросать эскиз плаката, чем Фред и занялся в оставшееся от рабочего дня время.
Минутная стрелка на висевших над дверью часах подползла к двенадцати, часовая замерла на семи. Фред, за пятнадцать минут до этого закончивший работу, выключил компьютер, оделся и оставил темный кабинет в молчаливом одиночестве.
* * *
Мороз повис в воздухе, ветер неприятно задувает под шарф, ноги скользят по нечищенным тротуарам. Люди, снова кругом огромная толпа хмурых красных от холода лиц, зябких голосов. Шапки, шарфы, куртки, шубы, бесконечные сумки и пакеты со всех сторон: сбоку, сзади, перед тобой. Голоса, кашель, невнятный гул ползают по подземке, взрываются рядом с твоим ухом, пронзают резкой болью вены на висках, качаются из стороны в сторону, ухают, воют, и начинаешь думать, что попал в чистилище или, того хуже, носишься по третьему кругу ада. В вагоне душно, полно народу. Кругом тебя давят, толкают, сжимают в своих объятиях человеческие тела. Кто-то открыл рот, чтобы глубже вздохнуть, и ты отчетливо чувствуешь запах чужой слюны; эта навязанная интимная близость излишня, она угнетает, потому что начинаешь чувствовать, что все это – запахи, звуки, движения – производит одно огромное большое существо: сгусток ненависти и агрессии ко всему, что есть вокруг: к чужому счастью, потому что оно примитивно, но на самом деле потому, что оно не твое; к чужим деньгам, потому что деньги это плохо, но на самом деле потому, что этих плохих денег недостаточно у тебя; к чужим проблемам, потому что они могут появиться и в твоей жизни; к чужим мыслям, потому что они злы, а на самом деле потому, что это твои мысли злые и ты не знаешь, как от них избавиться.