– Ты знаешь, что? – опешил повелитель Ирана и не-Ирана от наглости, то ли забывшей, то ли вообще отбросившей прочь субординацию.
– Знаю! Я всё обо всём и обо всех знаю! – обрадовался вазург-фраматор тому, что Царь царей услышал его совет. – Сначала надо собрать выкуп для вызволения из плена вашего бездонно-безразмерного гарема и, извиняюсь, моих родственников. Я уже сигнализировал тревогу и согнал в одно место весь цвет верных мне фискалов, которые и будут собирать подати, дань и оброки. Они уже несколько суток стоят наизготовку и сами проголодались. Руки у них чешутся…
– Я же дал повеление вызволять. До сих пор не приступили? – Царь царей не удосужился услышать визиревых слов «моих» и «мне»: доверял – не проверял.
– Ждали ваших повелений на то, чтобы начать сбор выкупа. Это неподъёмная для державы сумма! Нужен был ваш толчок, ведь всем будет больно, а многим и смертельно: как бы чего ни вышло – какой-нибудь революции или переворота…
– Инертные! Пассивные! Повелеваю! Собирайте! Что ещё?
– Ещё надо вызволить Азармедохт, она тоже попала в плен, – словно, между прочим, пробубнил великий визирь, имевший виды на девушку, а потом и – чем чёрт не шутит! – на корону Сасанидов после Ормизда как прямого наследника Нарсеса или сразу вместо оного.
Нарсе взвился, припрыгнув:
– Как? Снова плен? А говорят ещё, что снаряд катапульты в одну и ту же воронку два раза не попадает! Вызволяй Азармедохт в первую очередь, а потом уже всех остальных! Сколько надо выкупа, столько с людишек и сдери. Не стесняйся, как липку, обдирать всех подряд! Соскребай вместе с кожей! И с головами, если будут возникать! И перво-наперво – с олигархов, у них кожа толстая, с подкожным жирком! Если же и толстосумы начнут возражать, лупи их, как сидоровых коз! Отправляй на плахи всех несогласных! Руби головы! Лично руби, отделяя зёрна от плевел, мух от котлет, а ангцев от козлищ! – внешне в шахиншахе взыграл дэв ярости, Аэшма, но про себя же Нарсе спокойно и рационально подумал: «Азармедохт могла и просто пропасть, как шамаханская царица, будто её вовсе не бывало, она девушка такая, непредсказуемая и противоречивая». По ходу дела на рубеже принятия того или иного решения Нарсе учился становиться прагматиком, чтобы потом, после жирной точки в выборе решения, снова проникнуться то ли романтизмом, то ли сексизмом.