Как он так изменился? Почему решил бросить гонки?
А еще мне очень интересно, что с ним произошло тогда в аэропорту? Арестовали? Осудили?
Последнее вряд ли. С судимостью его бы не взяли сюда работать. Но сцена в аэропорту, когда Стас за мной бежал, а его пытались остановить, вдруг ярко встает перед глазами.
Когда бывший жених листает документы или говорит по внутреннему телефону, я украдкой рассматриваю его. Нахожу их с Вероникой общие черты и чувствую, как в груди больно щемит.
Правильно ли я делаю, что продолжаю скрывать от дочери ее отца? И сам Стас даже не подозревает, что у него уже четыре года, как есть ребенок…
Не хочу об этом думать.
— Тогда к следующему понедельнику переделай, как мы сейчас с тобой обсудили, — голос Стаса возвращает меня из мыслей о дочке.
— Хорошо, — собираю бумаги на столе.
— И разблокируй мой номер.
— Да, сделаю это прямо сейчас при тебе.
Убрав документы в папку, достаю из кармана пиджака телефон.
— Скажи, пожалуйста, свой номер. Я его тогда сначала заблокировала, а потом удалила.
С тяжелым вздохом Стас диктует цифры. Я сохраняю номер под именем «Станислав Войцеховский» и вытаскиваю его из бана.
— Вроде получилось. Давай я тебе сейчас позвоню, а потом ты мне.
— Я тебя в чёрные списки не добавлял.
— Все равно надо проверить, чтобы все работало.
Нажимаю кнопку вызова. Айфон Стаса на столе начинает вибрировать. Непроизвольно бросаю взгляд на экран и, обомлев, перестаю дышать.
Я записана у него, как и пять лет назад: «Моя самая любимая».
13. Глава 13. Цветы
Стас видит, куда направлен мой взгляд, и быстро сбрасывает вызов. Пока я все еще нахожусь в шоке, звонит мне.
— Будь теперь всегда на связи, — говорит, отключая звонок. — Можешь идти.
— Почему я до сих пор так у тебя записана? — спрашиваю, пожалуй, излишне резко. С начальниками так не разговаривают.
— Не успел переименовать, — его тон безразличен и сух.
— Не успел за пять лет?
— Не успел со вчерашнего вечера.
— А пять лет ты чем был занят, что не успел?
— Пять лет я тебе не звонил и вообще забыл, что в моей записной книжке есть твой телефон.
Стас говорит небрежно, словно то, как я у него записана, не имеет никакого значения. А меня пробирает дрожь вперемешку с возмущением.
— Переименуй меня, — не прошу, а приказываю.
— Переименую, — произносит все так же небрежно, глядя куда-то в бумаги.