- Не нравлюсь, говоришь?! А давай-ка проверим?
Продолжая одной рукой крепко сжимать меня в объятьях, вторую он запускает под мой подол. Быстро и ловко добирается до края резинки на колготках. Не обращает внимание на мое сопротивление и возмущение. Ныряет в тонкое кружево белья.
Я ахаю и тут же замолкаю. Не ругаюсь больше. Не спорю. Лишь ловлю ртом воздух, когда длинные пальцы касаются влаги, а в ухо летит порочный шепот:
- Мокрая вся!
Такой сладкий. Такой невыносимо самодовольный. Что хочет развернуться и двинуть ему по морде. И одновременно с этим хочется пошире бедра раздвинуть. Дать ему больший простор для действий. Прикрыть глаза и просто отдаться его умелым рукам, что уже вовсю шарят в моих трусиках.
- Какая же ты лгунья, лисичка, - тянет он, одновременно нарочито медленно скользя пальцем вдоль уже вовсю влажных складок.
Словно специально не проникает внутрь. Хотя я уже не сопротивляюсь даже. Словно специально издевается надо мной.
- Хочешь, чтобы я тебе вставил?
Да! Блин! Хочу! Сама в шоке от подобного. Но в слух произношу уверено:
- Нет! Вставьте уже себе что-нибудь в свой грязный рот и уберите из моих трусов свои грязные руки! Это, между прочим, не гигиенично.
Он опять ржать начинает. И правда пальцы свои достает. А я пытаюсь бороться с волной разочарования из-за угла накатившей. Так внезапно, что расплакаться хочется. А еще унять это странное чувство пустоты там, где еще совсем недавно были его пальцы.
- Забавная ты, лисичка. Но я тебя все равно трахну.
Разрешает мне наконец слезть со своих колен. От себя отпускает.
- Рот бы вам с мылом промыть. Как ужасно вас воспитывали. Хотя, если знать кто ваш отец, то все становится понятно.
Его взгляд моментально темнеет. А сильная рука вдруг на моей шее смыкается.
- Чтобы я больше про своего отца от такой как ты ничего не слышал! Поняла?
Недавнего возбуждения как ни бывало. Как я могла забыть, какой он на самом деле козел? Как я могла забыть такую верную поговорку про яблоко от яблони. Здесь оно не просто рядом упало. Оно еще на ветвях висит.
- Я все поняла, Игнат Сергеевич. Можно идти?
Он меня отпускает. Отворачивается. Кивает, и я ухожу. Даже дышать с ним одним воздухом тяжело становится. Какая же я была дура, раз хотела оставить о себе хорошее впечатление. Хотела, чтобы он обратил внимание на мои старания. Оценил меня как работника. Единственное чего я должна хотеть теперь, как можно быстрее смыться отсюда.