Ну а после художки я всё больше посвящал себя пробам пера.
* * * * *
Детство! Воспоминаниями о нем просвечены сейчас все мои мысли, как ласкаемый солнцем наш двор, существующий в придуманных мною пределах. Не в такой ли, как сейчас, безмятежный летний полдень – или, вернее, в позднее утро, когда солнце только стремилось к зениту, – я возвращался домой и обратил внимание на тень, отбрасываемую одной из девятиэтажек. И я тут же решил для себя, что тень, несомненно, обозначает границу нашего двора. Огромный мир лежал где-то вовне моего непосредственного восприятия как нечто сугубо теоретическое; в реальности же существовал только мой родной, незыблемый, абсолютно безопасный дом и точно такая же близлежащая территория, не слишком большая, но при этом для меня куда более всеобъемлющая, чем самые удаленные уголки необъятной Вселенной. С одной стороны, ее, Вселенную, я всегда мечтал изучить, с другой – я страшно боюсь этих бездн, и сознание мое нуждается в рубежах, как в ремнях безопасности, как в страховке, предохраняющей от падения. Четырнадцатый этаж – это ведь так высоко; это не шутки.
Много лет я возвращался в родной дом максимум дней на пять – проводил время с родителями. А в этот раз я один и впереди целых две недели. Непривычную пространственную пустоту и временну́ю протяженность заполнили чувства, похожие на те, которые я испытал, когда мы сюда въехали. Трехкомнатная квартира после однокомнатной – о, такое значительное увеличение комфорта и расширение моего личного пространства я воспринял как верх благополучия; должно быть, так живут короли! Конечно, поначалу было много колготы, грязи, бесчисленных уборок, перестановок; повсюду стояли коробки, стулья, громоздилась кухонная утварь. Новый громадный холодильник, еще не передвинутый на положенное место, не заполненный продуктами, вселял в меня, маленького, изрядное почтение своим осанистым видом. Словно невозмутимый белый божок, главенствовал он в девственном, еще не обставленном пространстве кухни – не упорядоченном, хаотичном.
Отца же больше беспокоил другой белый божок – в другой части квартиры. Кажется, до сих пор перед глазами у меня стоит картинка: в туалете (тогда они с ванной были у нас раздельными) зажжен свет, дверь открыта, и отец тщательно и обеспокоенно проверяет, насколько хорошо смывает унитаз. И – добросовестно ли установили его рабочие? Зная, что устройство это имеет первостепенную важность для семейного быта, отец справедливо уделял ему повышенное внимание. А рядом, в длинном коридоре плашмились доски шкафов, в разобранном виде – такие жалкие, искалеченные (хотя и гладкие) куски дерева… Словом, мы усиленно прилаживали себя и весь наш скарб к новой емкости, в которую собирались «залиться».