– Хорошие слова, ей богу, хорошие слова! – вдруг вмешался в разговор какой-то незнакомец. Мужики не заметили, как он подошел к ним и остановился в нескольких шагах за их спинами. Наружность незнакомца была не совсем обычной, это, конечно, был не крестьянин, не военный, местные шляхтичи тоже одевались не так. На всякий случай мужики встали и сняли шапки. Перед ними стоял невысокий полный человек с круглым лицом, на котором едва были заметны маленькие глаза и короткий нос, зато выделялась густая черная борода, скрывавшая всю нижнюю половину лица. На нем была широкополая соломенная шляпа, тонкая белая рубашка, жилет, черный галстук, не будь которого, можно было бы подумать, что у этого человека вовсе нет шеи.
В одной руке человек держал свой сюртук, в другой – какой-то плоский крашеный ящик.
– О, садитесь, я вовсе не знатный господин, – поспешил остановить поднявшихся с земли крестьян незнакомец. – Я простой художник. Простите, что вмешался в вашу беседу. Только я слыхал, что скоро ваших детей не будут забирать в рекруты. Вы ничего об этом не знаете?
Конечно, я ведь в отличие от вас много путешествую, пишу портреты самых разных людей. Портретист как цирюльник – всегда узнает от клиента все новости.
Пока мужики тихонько спорили, что такое художник – ксендз, землемер или очень богатый еврей – Прокоп решился обратиться к незнакомцу:
– Садись, добрый человек, юшки с нами похлебать. А верно это… про рекрутчину?
– Да уж не знаю. Только кто же ваших сыновей в рекруты будет брать, если русские уйдут отсюда за Смоленск?
– Нам никто не говорил, что москаль уходить будет. Вон лежит рыжий, никуды не собирается, – сказал Василь, кивнув в сторону попившего кваску и задремавшего фельдфебеля.
– А чего ж вы тут для них рвы копаете? Стало быть, боится царь Александр. Императора Наполеона боится. Слыхали о таком? – серые глазки художника забегали так, словно быстротой движения должны были наверстать то, что потеряли из-за своего маленького размера. – Он уже и австрийского и прусского императоров из Польши выгнал, и царя Александра из Литвы выгонит, если возьмется. Будет здесь снова Польша. Воевать, как прежде было, станет шляхта, не будет рекрутчины.
Художник сделал паузу, пытаясь определить, нравится ли мужикам то, что он говорит. Но худые, выдубленные ветрами лица крестьян не выражали, казалось, абсолютно ничего. Можно было подумать, что они не понимают незнакомца, хоть тот и говорил на их родном языке, смешанном с понятными мужикам польскими словами. Разве что молодой кашевар выглядел настороженным, но эта настороженность скорее была вызвана тем, что он только что попробовал свою юшку.