То, что Игельстром велел обставить деликатными намеками, Княжнин выложил по-военному четко, уместив в две или три вежливые фразы. Кажется, прямота русского офицера понравилась литовскому князю, и между только что познакомившимися людьми даже установилось какое-то доброжелательное взаимопонимание. Княжнин уже не в первый раз замечал, как сближает общая неприязнь к господину Игельстрому. Огинский объяснил, что да, он, конечно, приедет в Варшаву, но прежде ему нужно уладить свои дела здесь – речь идет о сорока тысячах талеров дохода. Затем подскарбию придется отправиться в Вильно уже для прояснения ситуации с состоянием финансов Литвы, в управление которыми слишком настойчиво пытается вмешиваться гетман Косаковский. Только после этого он сможет обсуждать с королем те вопросы, которые отчего-то интересуют еще и российского посланника. Княжнин не стал отвечать на эту колкость, дескать, оттого Игельстром лезет в дела короля, что тот у него по уши в долгах, – просто принял объяснения Огинского к сведению, показав, что они его абсолютно устраивают, и он будет рад при случае встретиться с паном подскарбием в Вильно.
Раз так, Огинский предложил Княжнину остаться у него отобедать и послушать музыку. Из гостиной уже доносилось беглое цоканье клавесина.
Княжнин не отказался. И не только потому что у него оставалось еще одно неприятное дело – нужно ведь было встретиться с приставленным к Огинскому соглядатаем. Просто ему было на удивление приятно в обществе этого магната, нобиля, род которого происходил от Рюрика.
Первый, кого увидел Княжнин, пройдя в гостиную, был поручик Васин – тот, кто и был ему нужен. И Княжнин сразу понял, что никакой надобности в их встрече нет, ничего достойного внимания поручик ему не сообщит: он превратился при состоятельном Огинском в раскормленного домашнего кота, давно не ловящего мышей. Сидит, старательно употребляет ликер, с трудом сообразил, что нужно подняться и поприветствовать старшего по званию. Компанию поручику составлял добродушный шляхтич лет сорока, налегавший на аперитив, как на ключевую водицу в жаркую погоду. Багровый цвет лица и мешки под глазами говорили о том, что это его привычное занятие. Было немного непонятно, зачем эти двое здесь, в музыкальной гостиной. Разве что для создания местного колорита – один напоминает о том, кто теперь здесь подлинный хозяин, другой олицетворяет тутошнего сармата: красный жупан почти до пола, широченный кушак, весьма уместный для обладателя такого вместительного живота, короткая прическа горшком, длинные обращенные вниз усы, будто специально предназначенные для того, чтобы по ним стекало не попавшее в рот вино.