Сообщать ей об этом по телефону я побоялся. Меня снедала навязчивая мысль: она там одна. Однажды она его уже потеряла. Я поехал в частный домик на окраине.
Я отпер дверь калитки и вошел во двор. Мать, услышав, как хлопнули ворота, с удивлением вышла на крыльцо.
– Сынок? Ты чего? Забыл что-нибудь?
Я заставил себя поднять на нее взгляд.
– Мама… Мне позвонили… Брата нашли…
Ее лицо сначала осветилось неподдельной радостью, но потом, прочитав все в моих глазах, она вскрикнула. Ее ноги подкосились. Я подскочил к ней, и она упала мне на руки.
Очнувшись от обморока, мать зарыдала. Она не ела, не находила спасенья в забытье, не вставала с кровати. Я просидел с ней до ночи. Когда она наконец уснула, я вспомнил о псе и тихо уехал.
Пес встретил меня веселым лаем. Я дал Дюку поесть и сел за стол. Опустил голову на руки и впал в беспокойную полудрему. Сквозь сон я услышал гавк, а после него мне на колени легло что-то слюнявое и когтистое.
Я проснулся в 3 часа ночи совершенно разбитым. Как в тумане, я выпил кофе и сполоснул лицо холодной водой, чтобы быть способным сесть за руль. Захватив Дюка, я поехал назад к матери.
Она еще спала, иногда вздрагивая и бормоча что-то во сне. Выпустив пса во двор, я лег на диван, не раздеваясь и не стелясь.
Следующие дни прошли в тишине. Мать не задавала вопросов, не заговаривала о нем, но нередко она начинала плакать. Я не пытался утешать ее словами. Я в те дни много думал о бытовухе. О том, как еда шипит на плите, как вода выливается из горшка с цветами, как мухи бьются о стекло. В моих глазах все стало каким-то плоским, двухмерным. Я забыл о том, как я выгляжу. Иногда мне казалось, что я снова в восьмидесятых, в нашей бедной квартирке, когда брат с отцом еще были с нами. Во сне я видел какую-то фигуру в капюшоне, которая ходила и что-то искала. Во рту после такого было сухо, а голова была еще тяжелее, чем до этого.
Похороны состоялись через пару дней. Я не понимал, что происходит. На душе было какое-то странное спокойствие. Больше всего мне было жаль мать. Родители не должны хоронить детей.
Даже вернувшись к себе на квартиру, работать я не смог. Буквы расплывались перед глазами, слова коллег не имели для меня значения. Я любил свою работу и злился на себя за то, что не мог ее выполнять. В надежде, что это поможет, я решил попрощаться с братом по-своему.