Но это был ещё не конец. Ко мне подошла Мэрион и спросила, не мог бы я подыскать кого-то на место посудомойщика. Я позвонил Диме, своему знакомому, уже работающему на севере Великобритании и спросил, не хочет ли он переехать ко мне. Тут вкусно кормят и работа не слишком тяжёлая. Недолго думая он согласился. Его приезд положил начало цепи удивительных событий и приключений, о некоторых вы прочитаете здесь, а часть пока останется за кадром до следующей книги мемуаров, которую я планирую написать лет через сорок. Так что всё впереди, ждите.
Дима настолько важен для нашего повествования, что я, пожалуй, напишу про него отдельную главу.
Моё знакомство с Димой состоялось во время учёбы на трёхгодичных компьютерных курсах. На заре эры интернета я использовал любую возможность зависнуть у монитора, в чате нашего города, а поскольку дома у меня ещё не было компьютера, не то, что интернета, я оставался на курсах даже когда туда приходили заниматься другие группы. Помню, я стоял у двери, когда в класс завалился здоровенный детина в кепке, нахлобученной на нечёсаные вьющиеся волосы, в длинной обвисшей футболке с огромным мокрым пятном от пота на спине, в каких-то бесформенных шортах и кроссовках, надетых на босую ногу. Детина смеялся. Точнее, детина ржал так, что я удивился, как оконные стёкла не вылетают из рам. Ах, как он хохотал! Слушая его смех, невозможно было самому не засмеяться, настолько безбашенным он был. Он ржал, а я смотрел на него и думал: «Этот парень псих! И мне это нравится!».
Я был в восторге и чтобы он чаще смеялся, всегда садился рядом и смешил его во время уроков. Дима начинал оглушительно хохотать, его просили удалиться из класса, через пятнадцать минут он заходил обратно, и всё повторялось снова. В конце-концов наш учитель понял, что я как-то дурно на него влияю и запрещал нам садиться вместе друг с другом, хотя я все эти дела проворачивал так, что меня невозможно было подловить. У Димы и сейчас весьма своеобразное чувство умора, а в то время ему достаточно было с умным видом показать палец, чтобы он расхохотался. Я даже мог ничего не говорить. Просто поворачивался, смотрел на него и показывал палец. Этого трюка вполне хватало.
У Димы была польская фамилия Караскевич, поэтому за ним прочно закрепилась кличка «Карась». Он так всем и представлялся. Я до сих пор, спустя шестнадцать лет нашего знакомства, крайне редко называю его по имени, настолько он сросся со своим прозвищем.