– Я вам верю, Нелли Семеновна… Но этот молодой человек из района существует?
– Да…
– Вы с ним встречаетесь?
– Только по делам «Комсомольского прожектора» и только в Красном уголке.
Алевтина Степановна задумалась, привычно постукивая тупым концом карандаша по столу.
– Я вот что хочу посоветовать, Нелли Семеновна. Вы, возможно, и не нуждаетесь в моих советах, но хотя бы просто послушайте умудренного годами старого человека… Я знаю, что все так и есть, как вы говорите, но… Нелли Семеновна, голубушка, дайте вы ему почувствовать, этому молодому человеку из района, что он никому здесь не нужен, что никто его не ждет и ждать не собирается… Он и перестанет ездить, а люди перестанут говорить…
– Будет ездить другой, – тихо сказала Нелли.
– Что?
– Алевтина Степановна, душно мне здесь, – неожиданно даже для самой вырвалось у Нелли. – Не могу я, ну вот не могу, и все… Понимаете? – Нелли смотрела прямо в глаза потрясенной старушке. – Когда ехала сюда и в самые первые месяцы думала я, что все ерунда. Привыкну к деревне и буду жить, как все. Живут же другие, и я, мол, проживу… А теперь вот признаюсь – не могу…
– Да что вы, милая, что вы, – всполошилась добрейшая Алевтина Степановна. – Не принимайте все так близко к сердцу и на мои слова не обращайте внимания. Наше дело такое, старушечье, поворчать, уму-разуму молодежь поучить…
– Да нет, Алевтина Степановна, – тяжело вздохнула Нелли, – все верно вы говорите, все правильно… И этот, хмырь из райкома… Ему комсомольские дела эти – как зайцу пятая нога… Не по комсомольским делам, а ко мне он ездит, все правильно, как правильно и то, что – нет у нас с ним ничего и не будет… В этом вы мне можете поверить.
– Я верю, – прошептала Алевтина Степановна, – верю…
«Ну и как им всем объяснишь, – думала дома Нелли, – что мне тесно в этой их жизни! Мне мало школы, дома – мне хочется больше! Мир вон какой огромный, он ведь для каждого человека и для меня тоже. А я тут как в клетке. Загнали меня в эту клетку, заперли двери и хотят убедить, что весь мир – внутри этой клетки. Снаружи, мол, ничего нет. Пустота снаружи. А я-то знаю, что там жизнь, там интересные люди, там просто интересно… И я хочу туда! Хочу, и все тут. Почти три года в клетке – это слишком много для меня. Еще три года – и я умру или буду такой же, как они: сварливой, падкой на деревенские новости бабой, буду копить деньги на отпуск и ковры, кормить свиней, напиваться на гулянках, скандалить с мужем. И вот тогда-то мне никто и ничего не скажет, потому что я буду жить, как они… Я-то думала, я мечтала, что у меня будет муж, он откроет дверцы этой проклятой клетки и поведет меня за собой. Куда угодно я идти за ним собиралась – хоть к дьволу, хоть к богу, лишь бы не стоять на месте. А вместо этого… Боже, вместо этого мой муж на дверь с внутренним замком еще и наружный, амбарный замок навесил. И дай ему волю, он же на всякий случай сварочный аппарат приволокет и те двери к стенам приварит… Чтобы – ни с места, значит, чтобы – при нем… Тошно-то как, тошно… Неужели человек только для этого и родится? Дважды перечитала романы Достоевского – нет, не для этого… А для чего? Есть, пить, отправлять естественные потребности и животные могут. Чем же мы от них отличаемся? О будущем думаем? Так опять же для того, чтобы – пить и есть. Все в проклятый желудок упирается. Двадцать три года прожила, а только и знаю, что у меня желудок есть и что его набить надо. А чтобы набить – необходимо работать… А мне мало этого, я не хочу так! Я для большего родилась. И люди не все из-за своих желудков рождаются… А из-за чего? Зачем человек вообще рождается? Не все ли ему равно, есть он на земле или его не будет, сегодня это случится или завтра… И Юра этот. Привязались с ним ко мне. А он мне совершенно не нужен, я без него жила и могла бы дальше жить, но он из другого мира, из другой жизни, в которую и мне хочется… Имею я право желать? А любить? Какая же я дура была, какая наивная дура, когда вдруг решила за Володьку замуж пойти. С этого все и началось – клетка золотая захлопнулась… Я замуж-то для радости выходила, для счастья, а что получилось: стираю его рубашки, готовлю ему кушать, убираю за ним… А взамен? А взамен ничего, никакого удовлетворения – ни морального, ни-ка-кого. И что же теперь делать мне?»