Тот повернулся и почти строевым шагом покинул кабинет. А Гиммлер еще долго в раздумье смотрел на дверь, за которой скрылся его заместитель.
– Ну что ж, с этим вопросом о внедрении своего человек в окружение фюрера, можно сказать, решил, а вот насчет Гейдриха, – и рейхсфюрер взглянул на закрывшуюся за замом дверь, – надо спокойно поразмышлять, как изящнее и без лишних подозрений избавиться от него.
Глава третья
Судеты и премьер Чемберлен
В Германии также не забывали всуе упоминать Советскую Россию. В начале сентября в столице нацистских съездов Нюрнберге, а точнее, на его окраине, возле озера Дутцендтайх, в подковообразном помпезном здании, носящем названии «Луитпольд», проходил десятый съезд национал-социалистической немецкой рабочей партии.
В начале заседания, по заведенной традиции, Берлинский симфонический оркестр сыграл увертюру Бетховена к трагедии Гете «Эгмонт». Под заключительные аккорды музыки на трибуне театрально появился фюрер, и зал встретил его восторженным ревом: «Хайль!!!»
Как только смолкли последние возгласы восторга, Гитлер начал свое выступление. Сопровождал его фюрер заранее отрепетированными у себя на квартире перед зеркалом жестами рук, мимикой лица, интонациями голоса.
Стоя за трибуной и глядя в зал, фюрер доходил до истошного крика, с поднятыми вверх руками, сжатыми в кулаки, потрясая ими в тех местах своей речи, где выдвигал требования о передаче ему Судет. В других частях речи голос падал и руки опускались, пальцы судорожно вцеплялись трибуну, и Гитлер хриплым шепотом трагично произносил: «Вы не представляете, партайгеноссе, как преследуют наших братьев…» в местах речи о дискриминации фольксдойче. Фюрер останавливался, делал театральную трагическую паузу, и в зале становилось абсолютно тихо. И вдруг «неожиданно» у Гитлера на глазах, на виду у всех, наворачивались слезы, и он продолжал трагическим шепотом рассказывать о невыносимых условиях жизни немцев в Чехословакии. А затем неожиданно опять переходил на крик, вскидывая вновь вверх руки со сжатыми кулаками: «А иначе я не остановлюсь и перед военными действиями, как бы это ни было прискорбно!» Он замолкал на некоторое мгновение, затем уже тоном внушения продолжал: «Все европейские правительства должны понять, что лучше пойти мне навстречу, на уступки, так как это будет мое последние притязание на чью-либо территорию!»