Но с Маюшкой мы вместе. Эта дружба началась, когда я заболел ветрянкой в двенадцать лет. Маюшке было три.
Я валялся с температурой, болячками и книжками наверху, где была моя комната, чувствуя себя почти в заточении. Маюшка и пришла ко мне однажды.
– Ю-юска, давай покъясу? – спросила она, взяв в руки пузырёк с зелёнкой и намереваясь подмазать гадкие болячки на моей коже.
Она, маленькая, белобрысенькая, большеглазая и худосочная, так трогательно выглядела во фланелевом платьице жёлтого цвета с большой горох, колготках гармошками на её тощих ножках, с лохматенькими жидкими волосиками и грустно свисающим капроновым бантом, и смотрела так просительно, что отказать ей я никак не мог. Тем более что за весь день ко мне, кроме неё, не зашёл никто: заглянут от порога, и уходят, и то, уже вечером, а с утра я вообще оставался один, пока не привели Маюшку из садика.
Маюшка с забавно серьёзным личиком взялась за дело и раскрасила меня свежей зеленью, не пропуская прежних корок со стёршейся за день краской и все обнаружившиеся новые.
– Ну вот. Вот типей хаясо, – удовлетворённо заявила она, деловито и озабоченно разглядывая меня. – Тибе не бойна?
– Нет, только чешется ужасно, – признался я.
– Цесется?.. Интиесна… – удивилась она.
Потом вздохнула, сочувственно глядя на меня, «зелёнчатого леопарда» и села рядом, сложив маленькие ручки, перепачкавшиеся в зелёнке, на коленках.
– Хоцесь, посизу с тобой? – серьёзно спросила она. – Могу песенку спеть.
– Ну спой, – сказал я.
Майя затянула песенку Медведицы из «Умки», перевирая безбожно слова и выдумывая свои вместо тех, что не поняла или не запомнила. Это было до того потешно и мило, что мне сразу стало легче. И с этого дня я начал поправляться.
А Майя, напротив, заболела, заразившись от меня. Но теперь уже я ухаживал за ней, выздоравливая. Приносил тёплое молоко с мёдом, уговаривая его выпить, читал ей сказки, а потом свои книжки: «Врунгеля», «Гулливера», «Двадцать тысяч лье…». Она слушала, не перебивая, и просила ещё. Вот тогда-то в таком же вот снежном декабре 1976 года, двенадцать лет назад и началось то, что делает нас с Маюшкой несокрушимым анклавом внутри нашей семьи до сих пор.
Даже моя учёба в институте не разрушила этого, я, пользуясь близостью нашего города к Москве, в общежитии на выходные не оставался, да и среди недели нередко приезжал, на электричке – меньше часа. И взросление, вначале моё, а теперь и её, только ещё больше сблизило нас и совсем отгородило от «предков».