* * *
На языческих кострах
Мы сожжем творенья наши
И смеясь развеем прах,
Власть испив из полной чаши.
И история начнет
Новый счет с нуля творенья,
И случайно упадет
Чей-то взгляд на откровенье,
Не успевшее сгореть
В тех кострах, где мы сжигали
Наше счастие гореть,
Наши боли и печали.
* * *
И этот свет и эта тьма
Сошлись от сотворенья мира,
И в бесконечности тома
Влилась божественности лира.
Амбициозность и игра,
Улыбки вольностей природы,
Явились явно не вчера,
Но не подсчитывают годы.
И сквозь беспечные века
Все та же вечная дорога,
Все та же звездная строка,
Тропа от Бога и до Бога.
* * *
Я живу в Израиле
На краю пустынь.
Замирает в мареве
Страждущий хамсин[1].
Нарушают правила
Мелкие штрихи,
Я живу в Израиле
И пишу стихи.
Дальними зарницами
Ночь знаменья шлет.
Звезды вереницами
Водят хоровод.
За горами-далями
Скрылась сердца стынь –
Я живу в Израиле,
На краю пустынь.
Светские приличия
Как-то не по мне.
Мания величия
Ныне не в цене.
К званьям не представлены
Праздники стихий,
Я живу в Израиле
И пишу стихи.
Я живу в Израиле,
Где небесный свод
Вдруг преображается
В буйный птичий сход.
Здесь улыбки детские
Радостно легки,
Я живу в Израиле
И пишу стихи.
Я живу в Израиле,
На краю пустынь,
В небесах купается
Солнца рыжий джин,
Самоотпускаются
Прежние грехи,
Я живу в Израиле
И пишу стихи.
* * *
На дне давно разбитого бочонка,
Когда им становилось невтерпеж,
Четыре черненьких чумазеньких чертенка
Чертили черными чернилами чертеж.
Они почти утратили надежду
Построить из бочонка светлый дом,
Но все чертили чертежи, как прежде,
И все искали счастье за углом.
И все мечтали завести котенка,
И все стремились обуздать галдеж,
Четыре странных маленьких чертенка,
Чернилами чертившие чертеж.
* * *
Волшебник по лесу бродил,
Да в нем невзначай заблудился,
Шкатулку свою обронил,
И ларчик упал и разбился.
А твари лесные пришли
И взяли себе понемножку
Всего, что в шкатулке нашли
На память,
на час,
на дорожку.
Кто храбрость,
кто честь,
кто красу,