– Прям уж?
– Ну а что сделать? Обочины ведь нет никакой. Плетешься на нуле почти, каждая яма как подруга родная.
– Ясно.
– Ясно ему… – с недоверием покосился водитель в сторону. – Местами покрытие становится терпимым, стелется коричневой чешуей на полкилометра, а потом снова – канава, кое-где заделанная кирпичами. Опять же, с местного завода огнеупоров. Ехать по этой яме сплошное удовольствие. Вот почему бомбилы за маршрут из Боровичей в Окуловку берут уже по три «рубля», по три тысячи.
Спутник с понимающим видом согласился, впервые сообразив, каково это – мотаться туда-сюда. Без альтернативы:
– Проехался так раз, и можешь ставить машину на прикол.
– Да. А главные приколы впереди, – ответил мужчина, переключив передачу. – Помогал я однажды другу с переездом на газельке, да так помог, что мебель при транспортировке разъебал. По такой дороге.
– Помогать еще уметь надо.
– Надо думать, кому помогать, – перебил слушателя рассказчик с непонятным пока раздражением: – Переехал, он, кстати, благополучно: новая квартира, молодая семья, да еще на комбинате повышение.
Подумав о том, что человек – везунчик, сорвавший джекпот, парень услышал продолжение:
– И едет он такой, осчастливленный, на своем Toyota Yaris, спешит домой, радуется. Дождик крапает, все по красоте.
Припоминая ландшафт, пассажир представил себя на месте счастливчика. Представил, будто бы это он возвращается из Петербурга в Боровичи под сизым предгрозовым небом на своей тачке и в хорошем расположении духа. Пускай мимо проносятся машины, редкие избушки – некоторые нежилые и разбитые, и только мрак выглядывает наружу. Посмотри по сторонам, и увидишь: кто-то держит баню, и тут же – придорожное кафе. А здесь местные продают пирожки, дым коромыслом из самоваров…
Голос водителя зазвучал теперь как бы со стороны:
– Сворачивает на Окуловку, смотрит на себя в зеркало заднего вида и, улыбаясь, говорит своему отражению: – Как ты к людям, так и они к тебе. (Любимая его фраза.) Едет дальше, и уже не дождь, а гроза, мать ее…
– А дальше?
– Дальше видит: стоят у дороги двое, мокнут под ливнем, голосуют, и никто возле них не останавливается, не подбирает. Честный, он сам ожидал от остальных такой же, зеркальной, я бы сказал честности, – невесело поморщился о чем-то дальнобойщик. – Верил в людей и людям, в общем-то, нравился. Меня называл пессимистом, когда я втюхивал, что не все вокруг так радужно… Короче, пожалел тех двоих в тот вечер. Сбавляет ход, включая поворотник, подъезжает. Опускает стекло, наклоняется и спрашивает: «Вам докуда, мужики?» Добрый, мать его, самаритянин…