И тут, будто подтверждая мои мысли, воссияла во все небо молния и прогремел гром. И, что важно, такое грозное видение никого не испугало, а вызвало общую радость.
– Холидей, холидей! – кричала женщина, вскидывая к небу руки. Широкие черные рукава падали к плечам. – Холидей!
И еще увидел, как беззвучно, уже без грома, вдоль кипариса метнулось широкое оранжевое пламя. Группа украинских паломников дружно запела: «Спаси, Христе Боже».
Посмотрев на часы, я понял, что еще могу успеть спуститься с Фавора пешком. Дойду же за два часа. Вниз все-таки. Как раз встретил знакомую паломницу из группы. Поздравили друг друга с причастием, с Преображением.
– Матушка сказала, что можно быть внизу даже к шести. Едем в Назарет, а там церковь Благовещения откроют в семь. Это же рядом.
Да, впереди у нас была радостная, счастливая поездка в Назарет, на Иордан, в Тивериаду, на ее русский участок, в монастырь святой Марии Магдалины-мироносицы. И вот, казалось бы, прошла ночь без сна и накануне был тяжкий день, а усталости как не бывало. Я сказал паломнице, что пойду сам, чтоб не тревожились.
А еще многие паломники оставались на утреннюю службу, их было много, спящих на теплой земле. Выбрался за ограду. И где эти сотни машин, которые гигантским железным стадом паслись на трассе? По каким рассветным дорогам несутся сейчас они, везя радостную весть о схождении на Фавор светлого облака и Божественного огня?
Я все продолжал размышлять о том, как же велика Божия милость к нам, если каждое утро над нашими полями и лугами, в наших лесах, на просторных полянах появляется утренний туман. Есть неизъяснимое волнение, когда его белизна укрывает землю, и есть ликование, когда первые лучи солнца румянят это покрывало и потихоньку снимают его. И этот восторг, когда босыми ногами бежишь по светлой росе, по этой влаге, пришедшей с небес. Падали звезды. В детстве у нас было поверье, что если успеть загадать желание, пока падает звезда, то оно исполнится. Я никогда не успевал проговорить желание, только успевал сказать одно слово: «Люблю». Но и его хватило на всю жизнь.
Долго-долго шагал я, стараясь идти не по асфальту, а по земле. Далеко, к Иордану и за ним, светились огни деревень и городов. Они были как драгоценности на черном бархате. Их все прибавлялось. Наступило утро, люди просыпались. Запели петухи. Так громко, будто рядом. Закричал муэдзин. Петухи потрясенно замолчали. Потом, переждав крики муэдзина, снова заголосили.