И двор ответил мне каскадом эха.
Щелчок. Я вижу прошлое. И тень
Из-за плеча мне что-то тихо шепчет.
Воспоминанья в вечной суете
Опять ко мне слетаются на вече.
Щелчок. Я вижу старую любовь,
Что ветошью висит на гордом шпиле,
И стойкий аромат её духов
Никак не растворится в вечном штиле.
Щелчок. А вот и чёрный человек,
Меня нашедший в дебрях коммуналок.
И вроде не есенинский мой век,
А я пред ним всё так же слаб и жалок.
Щелчок. Щелчок! И эхо во дворе
Играет на гигантских кастаньетах.
Сплясать бы! Только в сизом ноябре
Не попадаю в ритм – ни то ни это,
И шаг мой невпопад, и болеро
Я танцевать, по правде, не умею…
А дым проходит сквозь моё нутро,
Ломая рёбра, сердца не жалея.
И, стоя у окна, несчастный шут,
Я слушаю летящие трамваи,
В ночи воспоминаньями дышу
И пепельницу ими набиваю.
* * *
В Петербурге – декабрь. Ветер рвёт с проводов голубей.
Помешали они виртуозу болотного блюза.
Император качается в такт на бурлящей Неве,
Грибоедов продрогший пьёт виски у старого ТЮЗа.
В какофонии города слышен извечный мотив,
По синкопам и сбивкам – на дно, где тепло и спокойно.
На Литейном проспекте, дождя себе в кружку налив,
Ленинградский старик потрясает на вечность клюкой, но