Чертыхнувшись, глянула на луну. Что это? Ловушка? Или там
действительно потерялся и заблудился ребёнок? Из воспоминаний Ланы
было непонятно, кто мог так горько плакать в лесу по ночам, а я
снова чертыхнулась.
Вот так решит простая женщина пожить для себя, а кони всё
скачут, а избы всё горят…
Раздосадованно выдохнув, я шагнула с дороги в лес и пошла на
звук плача.
Не то чтобы я по жизни трусиха, но ходить по ночному лесу в
одиночку — ссыкотно, даже если знаешь, какие именно растения
ядовитые, а какие — не представляют опасности. Волки, то есть
местные блейзы, округу вроде бы не терроризируют, но, честное
слово, в Доваре такие зайцы и белки, что не волков бояться
надо…
Плач то утихал, то набирал силу, протяжный и отчаянный. Чем
ближе я подходила, тем сложнее оказалось определить направление,
звук путался между мшистыми стволами и подкрадывался сзади, сбивая
с толку и обманывая.
Неужели это ловушка?
Когда под ногой неудачно хрустнула ветка, плач вдруг затих,
испуганно затаившись. Пришлось ждать добрую четверть часа, пока
тоска заново не разлилась по ночной тиши. К этому моменту я уже
почти не боялась, а когда наконец вышла на звук, сердце сжалось от
сочувствия.
Жалобно выл попавший в капкан зверёк. Судя по виду, ещё котёнок,
но достаточно крупный. Заднюю лапу раздробило и зажало в
металлических челюстях, и мелкий пытался высвободить её, но лишь
обломал зубы и когти.
При виде меня зверёк рванул прочь, но пристёгнутый к дереву
цепью капкан не пустил, и круглоухий пленник лишь причинил себе
боль.
— Тихо, тихо… я помогу, — ласково проговорила я, но зверёк мало
верил в благие намерения людей.
Он пытался от меня сбежать и выл от боли. Капкан гремел. Я
нервно икала и старалась поскорее поймать пленника, но он лишь
усугублял своё положение. Наконец цепь обмоталась вокруг ствола, а
я смогла схватить несчастного больного за шкирку.
Похожий на генету-переростка зверёк размером с крупную кошку
отчаянно вырывался, но когда я с третьей попытки нарисовала у него
на пятнистом пузе обезболивающее заклинание, вдруг ошарашенно затих
и присмирел. Вернее, присмирела.
— Ну, ти-ик-ко… ти-ик-ко, — я прижала окровавленную малышку к
груди и принялась гладить, а когда она поняла, что вреда ей не
причиняют и ускокоилась, — попыталась разомкнуть капкан.
Не тут-то было! Какая сволочь его тут поставила?