– Умеешь ты обрывать рассказ на самом интересном месте, – разочарованно вздохнула я.
– О, это не менее интересно, поверь. Зелья тебе больше не нужны, так как магия теперь без ограничений течёт в тебе. С ней ты гораздо сильнее, быстрее и более ловкая, чем с зельями. Теперь твоя кровь – яд для всей нежити. Единственные, от кого ты не защищена – это Орден ведьм, но Дейкстра хотел решить этот вопрос, пока меня не убили.
Она резко замолчала.
– Сольвейг?
Её лицо стало мрачным.
– Он больше никогда не назовёт меня так, – не менее мрачно сказала она, и её глаза нездорово блеснули. – Знала бы ты, как мне больно каждый раз, когда я его вижу и понимаю, что меня он никогда не сможет увидеть. Никогда, понимаешь?!
– Сольвейг, мне так жаль, – начала я, не понимая резкой перемены в её настроении и готовая обороняться в случае чего.
Девушка с выражением ярости на лице подлетела ко мне.
– Тебе?! Да ты даже не познала и половины того, что приносит смерть! Я…
Её глаза закатились, и Сольвейг упала на землю бесформенной кучей, а меня оттянуло от первой охотницы в мужские объятия одетого в серебряное принца тёмных эльфов.
– Вы вкусно пахнете лимоном, Ваше Высочество, – сказала ему я, пытаясь неловко сгладить обстановку.
– Она тебе не навредила? – напряжённо спросил Дартайн, гладя меня по спине. – Прости, забыл про это.
– Всё нормально, – успокоила его я, боясь, что он навредит Сольвейг, и посмотрела наверх на принца. – Что с ней произошло? Она внезапно разозлилась, я не поняла, по какой причине.
Принц опустил на меня взгляд, и я отметила, что его фиолетовые глаза были темны. Он злится?
– Сольвейг – призрак, – сказал он мелодично. – А призраки имеют свойство понемногу сходить с ума. Когда-то я остановил процесс разрушения её личности и разума – на случай, если придётся договариваться о чём-то с Хранителем ведьм – но не навсегда.
Принц нахмурился, прервавшись, и словно задумался о чём-то.
– А на сколько? Она же наверняка страдает! – возмутилась я.
– В первые три дня убывающей луны, как сейчас, она ощущает на себе всё, что ощущала бы каждый день на протяжении сотен лет, – медленно ответил Дартайн. – Воспоминания и разум пытаются стереться, но она сопротивляется, от этого повышенная агрессия, а затем злость и постоянная боль и сражение самой с собой.