Впрочем, будем откровенны, если бы я могла пошевелиться, это бы мне мало помогло. Мне вообще сейчас мало что поможет кроме чуда.
— Попалась, крошка! — с алчным блеском в глазах протягивает тот самый заключенный со шрамом на глазу.
— Прошу, пожалуйста, не нужно, — трясясь и захлебываясь слезами, выдавливаю.
— Ну, тише-тише, испугалась? — приторно-сладким голосом воркочет. — Мы же не обидеть тебя хотим, а приятно сделать!
— Заканчивай с ней сюсюкаться, Хмурый! — нетерпеливо кто-то орет. — Тащи девку сюда!
Хмурый крепко хватает меня за руку, и, больше не церемонясь, тащит под ободряющие крики в толпу, которая уже успела образовать круг.
Все. Игры закончены.
— Нет! Нет! — оглушено кричу, срывая голос. — Не трогайте меня!
Оцепенение спадает. В меня словно вселяется демон, и я начинаю отбиваться, царапаться до крови и бросаться на каждого, кто тянет ко мне свои мерзкие лапы.
— Дикая кошка! — даже как-то довольно комментирует Хмурый.
Он, по всей видимости, тут за главного. Ну или пользуется авторитетом, я не разбираюсь во всей этой тюремной иерархии.
И только когда во всем этом сумбуре и истерике, я перехватываю кровожадную ухмылку, то осознаю, что мной играют. У этих зверей, по ошибке заключенных в человеческом теле, нет жалости и сострадания. Никто меня не спасет. Чуда не случится…
В следующий момент мне заламывают руки и силой принуждают встать на колени. Из последних сил бросаюсь в бок, отчего моя рубашка рвется по шву.
— Тише-тише, кошечка, — похлопывая меня ладонью по лицу, произносит Хмурый, глядя на меня сверху вниз. — Сделаешь, дяде приятно? И только попробуй укусить, — грозит пальцем, — жалко будет выбить твои зубки.
Крепко сжимаю зубы, готовая бороться до последнего вздоха, но только не делать всякие гнусности.
— Открой рот, — надавливая на щеки и приспуская свои штаны, требовательно кидает.
Хмурый еще сильнее надавливает на мои щеки, отчего я протестующе мычу, пытаясь вырваться из цепкой хватки.
— Ах ты, дрянь! — взбешенно рявкает, после чего дает мне хлесткую помещичину.
Он снова замахивается, и я зажмуриваюсь, ожидая удара, но он почему-то не следует.
— Остынь, Хмурый. Для тебя эта птичка слишком хороша, — раздается где-то рядом ленивый голос, почему-то кажущийся мне знакомым.
Повисает напряженное молчание, а потом Хмурый язвительно бросает: