— Я правда голая, — жалко протягиваю. — Я не успела одеться. Отпусти, пожалуйста…
Бахметов, услышав мои слова, наоборот крепче прижимает к себе, медленно поднимает руку от талии до ключицы и нежно проводит по голому участку кожи. Странное томление образовывается внизу живота, а мои мысли наполняются картинками абсолютно неприличного содержания.
Нет, я понимаю, что со мной происходит… Но отказываюсь это принимать! Между нами ничего невозможно! Ничего.
— Дамир, отпусти, — натяжным голосом выдавливаю, напоминая о своей просьбе.
Неохотно мужчина разжимает захват, тихо говоря:
— Ты точно испытываешь мое терпение.
Несмотря на Бахметова, подхватываю черное шелковое платье и несусь за каменную перегородку, где натягиваю его со скоростью света, а сверху накидываю одеяло.
Когда выхожу, Дамир выкладывает в пластиковые тарелки вермишель быстрого приготовления и заливает кипятком. Открывает банку тушенки и добавляет в еду. Это, я так понимаю, наш нехитрый обед. Меня от вида этой тушенки передергивает. Боже правый, сколько ей лет? Или десятилетий?
— Ты ходил за едой? — догадываюсь я, на что Дамир кивает головой. — И что говорят?
— По поводу? — невозмутимо отзывается.
— По поводу бунта. Когда он закончится?
Бахметов смотрит на меня, точно на неразумное дитя.
— Ты серьезно думаешь, что зэки хотят, чтобы бунт подавили?
— Нет, но… — смущенно пожимаю плечами, понимая, что опять сморозила глупость.
— Бунт или подавят силой, или власти пойдут на условия, которые выставил Захар. Это не решают мелкие сошки, которые сидят в столовой, пташка.
— Я это понимаю, — раздраженно выпаливаю. Не совсем же я тупая. — Но должны же ходить какие-то слухи и все такое.
— Так не терпится избавиться от меня, пташка? — вскидывает вопросительно бровь. — Обидно. А я уже успел к тебе привязаться.
— Не сомневаюсь, — фыркаю, совсем осмелев.
Бахметов пропускает мою колкость мимо ушей и, поставив стул напротив стола, говорит:
— Садись, ешь.
— Спасибо, я не хочу.
Не то чтобы я привереда, но сейчас мне и кусок в горло не пролезет.
— Ты должна поесть. Ты ничего не ела больше суток. Жизнь здесь — борьба, а на борьбу нужны силы.
И как бы пафосно не звучали его слова, но Дамир прав. Проклятье! Почему ему всегда нужно быть правым? На фоне его я действительно чувствую себя круглой идиоткой.