– Давай!!! – заорал я, бросая лёд в
кабину «Кайзеру». Не пробью, так хоть бронестёкла заморожу!
А здорово наши умники сделали!
Теперь, после установки этих хитрых рупоров, я не только мог петь,
разгоняя машину – я магичить мог! И не только я – в бронемашинных
частях развернулась программа, по которой российские шагоходы
спешно переоборудовали. Точнее, дооборудовали, оснащая системой
внешней подачи голоса. Теперь маги со средними показателями, даже
не прошедшие специальную офицерскую подготовку, могли магичить
изнутри машины, из-под защиты брони! Это ж какая помощь в
бою-то!
– Не пробиваем! – Швец зло оскалился.
– Не пробиваем, с-с-сука! Не по нашим зубам!
– А-а-а-а-а-а-а! – глухо заорал фон
Ярроу, и «Пантера» вломила правым боком по ближней кайзеровской
опоре. Всей своей массой, помноженной на ускорение. Опора
прогнулась внутрь и подломилась. Мы влетели под огромный корпус
«Кайзера».
«Пантеру» развернуло и проволокло
инерцией под оседающим брюхом.
Скрежетало так – не только все зубы,
все нервы в организме заныли!
Меня, как катапультой, рвануло прямо
в бронестекло – пристегнуться-то не успел! Еле успел поставить щит,
а то размазало бы по железкам, как пить дать! Оттолкнулся от
стенки, втиснул себя в кресло. Пристегнулся – непонятно ещё, чем
дело закончится. В общей каше никто моего почти катапультирования
не заметил.
«Кайзер» окончательно осел, намертво
заклинив своим весом наш шагоход.
Его рабочие опоры хаотически
подёргивались.
– Щас он нам даст неиллюзорной мзды,
– пробормотал Пушкин.
– Из такого положения – нет, – Швец
судорожно настраивал приборы. – Передние опоры он, конечно, может
использовать как манипуляторы, но очень примитивные. А пушки у него
мобильные, но закреплены на корпусе. Так что под брюхо он себе
шмальнуть не сможет! – Он с досадой хлопнул кулаком по ладони: – Ах
ты гадство! Если бы чуть назад сдать, я бы засадил ему в нежное
подбрюшье. А из этого положения, боюсь, себе морду разворотим.
– Сейчас попробуем!
Хаген принялся дёргать рычаги,
мало-помалу выдирая намертво застрявшую «Пантеру» из-под «Кайзера».
А тот, честно скажем, вёл себя странно. То начинал топтаться на
месте, то суетливо тряс передними приподнятыми опорами, то ставил
их на землю.
– Странный он, – Пушкин пристально
следил за движениями германского шагохода, – дёрганый какой-то. Не
пойму смысла – чего на месте топчется? Допустим, не стреляет,
неудобно ему... Так он вообще ничего не делает! Вот это что за
судороги?