Молот выпал из руки лидера партии и ударил его по пальцам. Нет,
все-таки не достоин.
- Но Владимир Влади… то есть, Ильич… - начал было Зюганов свою
оправдательную речь, и хотя он быстро поправился, договорить ему
все равно не дали.
- Молчите, батенька, - сказал Ильич. - Вы предали идеалы
строителя коммунизма, поклонялись роскоши и предавались разврату в
то время, как пролетариат терпел очередные притеснения. Вы не
делали ни шага вперед, ни даже двух назад, вы просто топтались на
одном месте. И хотя вы приложили некторые усилия для моего
возвращения, это не может служить вам индульгенцией.
- Но я же…
- Ярость Вождя! - выкликнул Ильич, выбрасывая руку вперед в
самом известном своем жесте. Зюганов моментально посерел, на его
теле появилась паутина трещинок, и секундной позже он рассыпался в
прах, оставив после себя только балахон и партбилет.
Баги, значит, разные бывают.
Хотя, с другой стороны, он вряд ли был игроком, скорее
продвинутой неписью, и наши правила на него не
действовали.
Но команду "замри" все еще никто не отменял.
- Теперь вы, - Ильич уставился на меня, а я уставился на него.
Полоска его здоровья по-прежнему была серой, уровень не читался.
Собственно, помимо хитбара, никаких данных над ним и не было,
видимо, предполагалось, что каждый, кто его повстречает, и так
знает, кто это такой.
Хотя за молодежь я бы уже не поручился.
- Пролетарий, - сказал Ильич, переводя взгляд на Федора. -
Интеллигент. Хм.
Интересно, а Кабана он куда запишет?
- Мелкий буржуазный элемент, - припечатал Ильич. - Что же
заставило вас единым фронтом выступить против меня и идеалов
мировой революции?
- Система, - выдавил Федор.
- Вы должны понимать, товарищи, что так называемая "Система"
есть высшая форма эксплуатации человека человеком, - заявил Ильич.
- Выступая на ее стороне, вы автоматически заносите себя в ряды
моих идеологических противников.
- Рассуждая диалектически, мы вовсе не противники мировой
революции, - сказал я. - Просто сложившаяся в мире политическая
обстановка диктует нам такую манеру поведения.
- По-провокаторски рассуждаете, товарищ,не по-пролетарски, -
сказал Ильич, и несмотря на обращение "товарищ", в воздухе запахло
махачем. - Этого мы вам позволить никак не можем.
Он распахнул полы своего пиджака и достал из-за пояса небольшой
серп, лезвие которого отливало серебром. Протянул другую руку, и
оставшийся после оппортуниста Зюганова молот сам лег в его руку.
Полоска здоровья над его головой мигнула и окрасилась в
ярко-зеленый цвет, ко мне вернулась свобода движений, а вместе с
ней пришло понимание, что фиг мы его затащим.