Из трубки молчание. Минута, вторая. Она не кладет трубку.
– Ты меня узнала? – спрашиваю я, не выдержав этой игры в «кто кого перемолчит».
– Узнала.
– Как там твой папа?
– Он умер. Два месяца назад.
– Извини.
– Ничего. Я уже привыкла к тому, что его нет. Его друзья еще не привыкли и звонят время от времени. Иногда ночью. Старики, как и счастливые, часов не наблюдают. Я думала, и сейчас это кто-то из них.
– Ты теперь одна?! – спрашиваю я и ловлю себя на том, что в интонации моей проскальзывает надежда на ее утвердительный ответ.
– Почти.
– Как это?
– У меня позавчера бойфренд потерялся…
– Объявлений на столбах не вешала? Ну, там, верните за вознаграждение…
В трубке молчание.
– Извини, – говорю я. – Ночью у меня случаются неудачные шутки. Если хочешь, можем пойти его вместе поискать!
– Опять шутишь?! – вздыхает она.
– Нет, не шучу. Я могу быть у тебя через двадцать минут.
– Ну будь! – говорит она уже проснувшимся голосом.
На улице минус десять-пятнадцать. Мой серый «опель» никак не хочет заводиться. Замерз бедняга. Если он так и не заведется, то обещания своего я не смогу сдержать. Пешком по снегу и ледяной корке отсюда, с Никольско-Ботанической, до ее дома на Липской? На это может и сорок минут уйти, и час. Зимой нельзя ходить быстро. Особенно ночью.
«Опель» наконец завелся. Ледяная корка под колесами захрустела. Слева – университет, справа – памятник национальному поэту. Поворачиваю на бульвар, спускающийся к Бессарабке. Опять слева университет, только теперь желтый его корпус, а справа в парке национального поэта спит ресторан, названный в честь того же национального поэта. Дорога пустынна и искрит снежком, отражающим свет уличных фонарей. Светофоры мигают желтым. Вокруг – ни машин, ни людей. Где же мы будем искать ее бойфренда?