— Не вздумай драться!
Фразу подхватил порыв ветра, но услышал ли её тот, кому она предназначалась, сказать было нельзя. Некоторое время мы молча прислушивались к вою Гончих, и когда стало заметно, что он отдаляется, мрачный, как небо над нашими головами, Эктиарн убрал меч в ножны и распорядился:
— По коням. Девушка, удержишься в седле?
Я молча кивнула — все слова смёрзлись у меня в груди ледяной глыбой — и, слегка пошатываясь, подошла к своему найтмару. Флегетон, успевший навьючить на него седельные сумки, без просьбы помог мне взобраться на спину коня и серьёзно посмотрел снизу вверх.
— Будет плохо — говори сразу.
Я кивнула и изобразила улыбку — в высшей степени фальшивую. Флегетон грустно качнул головой и вскочил в седло. А Эктиарн, убедившись, что мы готовы, подъехал к самой стене кустарника. Что-то сказал — я не разобрала, что именно, — и колючие ветки раздвинулись, освобождая проход. Мы гуськом выбрались наружу и без промедления пустили найтмаров в галоп, уходя в сторону, противоположную той, откуда ещё доносились голоса Гончих.
Никогда бы не подумала, что буду радоваться собственной телесной слабости. Ведь если всё внимание уходит на то, чтобы не вывалиться из седла, нет времени вспоминать иллюстрации в «Истории мира» с огромными, похожими на сгустки тьмы псами, щерящими клыки-кинжалы. И нет времени бояться — не за себя, за другого, живой приманкой уводящего преследователей прочь.
«Только бы он вернулся!»
Ведь Гончих специально натаскивали для охоты на таких, как он, и в том числе благодаря им род метаморфов был практически стёрт с лица мира.
«Великие Прежние, только бы вернулся!»
А кони мчали и мчали нас на северо-восток, к горной границе Нигредо и диких земель, лишь формально принадлежавших государству демонов.
Потому как зачем селиться на камнях?
Ночь всё полнее вступала в свои права, но мы ехали, не сбавляя хода. Хотя было пасмурно, низкие тучи тускло светились собственным фосфорическим светом — достаточным для бодрой рыси найтмаров. Голоса Гончих давно затихли, однако мои спутники то и дело привставали на стременах, всматриваясь в неверный волнистый горизонт. Я же держалась исключительно на солдатском эликсире и тревоге за Гарма, ледяным панцирем сковывавшей моё сердце. И холод её был так силён, что от него не помогало даже живое тепло сидевшего за пазухой смирра.