– Я верю в пророчество о Трех, – сказала Вася. – Но именно оно, увы, и ввело нас всех в заблуждение. Вас Трое… Хоть меня сразу смущало, что среди вас моя студентка. О, я слишком хорошо ее знаю! Ковалева инертна, пассивна, труслива, слаба. Она б не смогла стать даже достойным историком. Чтоб делать открытия и доказывать их, нужна смелость, азарт, способность бросить вызов… И вдруг – Киевица! Признаюсь, будучи в Башне, я подобрала ее волос. И провела ритуал с помощью кристалла Атран. Он показал: в ней нет ни капли… ни капли… Она слепая! Стоит мне обнародовать этот результат на Суде, никто боле не заикнется о Трех. Если одна из вас слепа, словно крот, не может быть речи ни о триумвирате, ни о пророчестве. Что же касается Дарьи Андреевны…
Но Дарья Андреевна Екатерину Михайловну не занимала нимало.
Катя испытывала к Маше странное чувство, близкое к любви.
В отличье от Даши и большей части проживающих в мире людей, Маша не раздражала ее (что, как вы поняли, случалось достаточно редко). Катя уважала Машу (что случалось еще реже), уважала за знания, за логику, за умение схватывать суть, охарактеризовать, сформулировать, и вполне органично принимала даже Машину скрупулезность, дотошность, вынуждавшую ту выправлять и одергивать Катю.
Катя и сама была скрупулезно дотошной, сама была логичной и умной. Катерина всегда подбирала характеры окружающих людей, как одежду, – чтобы не морщило и не тянуло, не злило и не муляло. И Маша, кем бы она ни стала впоследствии (и даже если б впоследствии она не стала б для Кати никем), была ее идеальной одеждой – по сути, она и была Катей, только вывернутой наизнанку…
Но главное, появление Маши вывернуло наизнанку и Катю.
И дело было даже не в том, что Маша, единственная во всем мире, считала Катю не сукой. А в том, что где-то очень глубоко часть Дображанской сучьей не была. И к этой-то части и апеллировала Маша, в упор не замечая всего остального… Она напоминала ей «идиота». Любимого героя безнадежно далекой Катиной юности, которому люди удивленно прощали правду.
И хотя Дображанская любила «идиота» тогда, когда, по ее убеждению, и сама была «идиоткой», не было ничего неестественного в том, что Катя сказала:
– Пошли вон! Да как вы посмели?! Вести расследование за нашей спиной… Привыкли считать ее дурой, студенточкой, привыкли смотреть на нее сверху вниз и не можете смириться теперь, что Маша стала вашей начальницей. Так вот, заткните свои комплексы дальше, чем видите. Маша – моя!!! Только посмейте сказать кому-нибудь про ваш жалкий кристалл! Только посмейте вякнуть что-то на вашем Суде! Я вас… – Рука Дображанской сжалась в кулак.