Когда Владислав оставил меня наедине с моими страхами, я шептала, что только бы не расплакаться и только бы не выдать то, что я беременна. Потому что такие, как Влад не заслуживают детей.
— Не притворяйся, что не узнала меня, — меняется тембр голоса Влада. — Это ведь мой ребёнок, Аглая?
Он склоняет голову к плечу, словно под другим ракурсом рассматривая нас с Идой, и я не выдерживаю:
— Нет. Это только мой ребёнок, Влад.
***
Рада видеть вас в новой, безумно эмоциональной истории.
Вы наверно уже знаете как мне важна любая ваша поддержка, от неё я пишу намного быстрее и продуктивнее.
Добавляйте книгу в библиотеку, ставьте звёздочки, делитесь своим мнением, а для самых активных читателей у меня как всегда есть небольшие презенты.
С любовью, Аня.
2. Глава 2
—Не беги! Ты можешь просто ответить мне на вопрос, Аглая? — Влад следует за нами с Идой, чем изрядно заставляет её нервничать. Дочурка запутала маленькие свои пальчики у меня в волосах и рвано вздыхала мне в плечо.
— Нет, Влад! — я так резко оборачиваюсь, тормозя каблуками по гладкой плитке, что Влад не успевает среагировать и на долю секунды наши тела оказываются слишком близко. Настолько, что я с удовольствием и режущей болью в душе вдыхаю старательно забытый аромат ветивера и пряностей. Запах дурманит голову, но резкий всхлип Аделаиды переключает тумблеры, и во мне снова просыпается упорная тигрица, которая за своего ребёнка не то что бывшего мужчину сровняет с землёй, а даже всемирное зло заставит раскаиваться. — Я не могу ответить тебе на вопрос, потому что он бессмыслен!
Влад хватает меня за предплечье, и я вся воспламеняюсь настолько сильно, что кажется будто бы моя голубизна глаз похожа на инфернальную картину ада.
— Тебя не должны интересовать такие вопросы, потому что они не помешали тебе больше трёх лет назад вытереть об меня ноги и уйти, не прощаясь, — специально бью как можно сильнее, вынуждая Владислава вернуться в тот злосчастный вечер, который разбил мою жизнь напополам, который вымарал из наших с ним отношений всё самое ценное, чистое, светлое. Но вместо того чтобы смутиться или начать оправдываться Влад, он слишком уперт для человека, который наплевал на несколько лет жизни, уточняет.
— Значит, это всё же мой ребёнок? — он всегда, сколько его помню, был вот таким. Человек слово, кремень, гора. Но можно заметить, что это чисто мужская блажь в нём говорит, дескать, мужик сказал — мужик сделал. Но мне было настолько больно всё это время, меня так сильно швыряла жизнь, что сейчас вместо того, чтобы оставить ничью, я специально лезу в петлю.