Я наивная глупая дура, которая всё это время верила в «долго и счастливо». Не открыто верила, а так… В самой глубине души, куда не проникал ни один солнечный луч. Просто, знаете, это закуток, где толика надежды, что вот когда Владислав узнает, увидит, поймёт…
Боже…
Я идиотка.
Кафельный пол летел перед глазами, и я, запыхавшись, выбежала на крыльцо клиники. Такси пиликало неприятными звонкими сообщениями, и я заозиралась по сторонам, пытаясь в потоке одинаковых машинок, найти свою.
Третий в очереди.
Я не стала дожидаться, когда пробка перед парковкой клиники рассосётся и пошла навстречу к машине. Такси мне не всегда по карману, но когда стоит вопрос о здоровье Иды, я не экономлю. На работу я хожу пешком, но с дочерью стараюсь иначе.
В машине Аделаида развеселилась и стала клянчить телефон. Я включила тихонько мультик и посмотрела, как дочь погружается в мир путешествий с домовым Кузей.
Возле дома Ида заупрямилась и захотела кататься на качелях. Поскольку дом, в котором мы жили, был примерно семидесятого года постройки, то и двор у нас тоже оставлял желать лучшего. Мы спустились вниз по улице к новостройке с современной детской площадкой. Я следила, как Ида раскачивается на качелях — гамаке и всё не могла мысленно выйти из клиники.
Как он мог?
Нет. Это глупое. Владислав просто и спокойно мог заводить семью и брюхатить свою бывшую, просто я верила в лучшее, всё плохое стирала из жизни.
В носу защипало.
Аделаида добежала до меня и обхватила за колени. Я засмеялась, как мне показалось, немного наигранно. Потому что внутри сидела какая-то неправильная, просто глупая ревность.
Нельзя ревновать человека, который предал. Нельзя лёжа ночью, представлять картинки счастливой жизни. Нельзя даже мысленно прощать измены. Они тогда имеют свойство расти в геометрической прогрессии.
Почему Влад вообще мне изменил? Что я сделала не так? У нас ведь были здоровые отношения. Я искренне верила в наше общее «долго и счастливо». Когда всё сломалось?
Я не знаю.
И это незнание догнало меня сквозь годы.
По пути домой пришлось зайти в магазин и откупиться двумя киндерами. А в подъезде сидел один из соседей по квартире. Толичка работал в библиотеке и был удивительно восторженным мужчиной сорока восьми лет, который дамам читал Есенина, а когда совсем влюблялся, то и Маяковского. Я коротко поздоровалась и прошла выше на лестничный пролёт, опять лифт не работал.