Между мной и боевиком, уложившим в заросли травы худощавого мародера, было пять метров и оператор с камерой на плече. Вадим стоял, широко расставив ноги, и снимал этих двоих общим планом. На записи, снятой сплошным куском, видно, как боевик в красной феске продолжает командовать. Он говорит полуголому парню: «Ложись». Тот мямлит и твердит: «Не надо, я не мародер». Боевик отталкивает подозреваемого в мародерстве, парень оседает в заросли травы, продолжая умолять о пощаде. Человек в красной феске передергивает затвор «калашникова» и коротко нажимает на спусковой крючок. Автомат сухо выплевывает две пули, и они разрывают черный покров кожи, под которым обнажается красная плоть. Парень опрокидывается назад и скрывается в траве. Видна лишь часть его худощавого торса и жилистая рука, которая все еще инстинктивно закрывается от ствола. Из травы доносятся хриплые утихающие стоны: «не надо», а боевик в феске продолжает нажимать на курок. Еще три выстрела, на черной коже появляются новые красные разрывы, и стоны прекращаются. Рука падает. В траве не заметно никакого движения. Боевик забрасывает автомат на плечо и неторопливо движется от обочины к толпе повстанцев возле джипа.
Я был в полном оцепенении, и при этом не испытывал ни малейшего страха. Тем более я не могу понять, почему я смотрел и не остановил этот акт «революционного правосудия». Мне говорят, что это было абсолютно невозможно, что боевики могли сделать с нами то, что сотворили с мародером, но я думаю, я уверен, во всяком случае сейчас, что это не так. Мы могли остановить эту расправу, хотя бы попытаться, но вместо этого молча выполняли свой профессиональный долг, фиксируя происходящее так, как будто бы это была не наша война. Теперь я знаю наверняка, что любая война, на которой ты оказался, должна стать твоей, иначе не получается.
Можно взять и прокрутить запись, сделанную в две тысячи втором, в обратном направлении. Боевик в красной феске спиной движется к обочине. Пули влетают в ствол автомата. Из травы поднимается черная рука. На коже одна за другой зарастают красные раны. Человек дергается и садится возле обочины. Он резко опирается на боевика и встает на обе ноги. Повстанец отдает вещи и возвращается к остальной группе. Такое можно увидеть только на телевизионном оборудовании после нажатия кнопки «rew», можно даже ускорить изображение, и мародер еще быстрее поднимется из травы, а боевик в феске резко отпрыгнет в сторону толпы таких же, как он, людей с автоматами Калашникова. Но реальность – это движущаяся только в одном направлении запись. Ее ни переделать, ни переписать, ни отмотать.