– Ах, только одному?
Тоже неплохо, но, признаюсь, я был разочарован, и, наверное, мне не удалось это скрыть. Артур удивленно посмотрел на меня.
– Надеюсь, вы не расстроитесь, если не увидите больше Джукса?
– Конечно, нет. А он и впрямь уезжает?
– Уезжает. Он, может, так и не думает, но это точно, – на лице Ральфа отразилась угрюмая решительность.
Я ничего не понял и так прямо и сказал. Ральф осторожно окинул взглядом комнату, словно желая удостовериться, что его не подслушивают.
– Думаю, вы заметили, – сказал он, – как этот тип гадко увивается вокруг мисс Трайвет, надоедая ей до смерти?
– Я иногда видел их вместе.
– Я люблю Аманду Трайвет! – заявил Ральф.
– Бедная девушка, – вырвалось у меня.
– Простите?
– Бедная девушка! Ведь Артур Джукс увивается вокруг нее.
– Вот и я так думаю, – сказал Ральф Бингем. – Поэтому мы сыграем матч.
– Какой матч?
– Матч, который мы сыграем. Я прошу вас быть судьей. Будете сопровождать Джукса и следить, чтобы не мошенничал. Вы же его знаете! А в таком состязании, когда решается вопрос жизни и смерти…
– На что же вы играете?
– На весь мир!
– Как вы сказали?
– Весь мир. Такова ставка. Проигравший покинет Ли навсегда, а победитель останется и женится на Аманде Трайвет. Мы все обговорили. Меня сопровождает Руперт Бейли, он будет вторым судьей.
– И вы хотите, чтобы я обошел все поле с Джуксом?
– Не обошел. Прошел.
– Разве есть разница?
– Мы не станем играть весь круг из восемнадцати лунок. Все решится на единственной.
– Вот как, правило внезапной смерти?
– Не слишком внезапной. Лунка получится длинноватой. Мы стартуем от клуба, а лунка будет в городе, у входа в отель «Мажестик» на Роял-сквер. Миль шестнадцать, думаю, выйдет.
Я был возмущен. В то время клуб захлестнула эпидемия потешных матчей, и я решительно не одобрял их. Начало положил Джордж Уиллис. Он сыграл раунд с местным профессионалом, причем Джордж проходил только первые девять лунок, а его соперник – все восемнадцать. Затем состоялся матч между Гербертом Видженом и Монтегю Брауном, в течение которого Браун, имевший гандикап двадцать четыре, имел право трижды проорать под руку сопернику: «Мазила!» Были и другие позорные профанации священной игры, о которых и сейчас вспоминать противно. По мне, играть потешные матчи в гольф – все равно что издеваться над великолепной классической мелодией. Однако то, что я услышал от Бингема, показалось мне самым возмутительным, особенно если принять во внимание романтический интерес и размеры ставки. Наверное, мои чувства отразились на лице, потому что Бингем начал оправдываться.