Иными словами, за последние десятилетия в мире создались определенные объективные условия для усиления ислама в его наиболее жесткой форме. И эти условия стали активно реализовываться усилиями фундаменталистов, число которых с каждым годом растет, а их действия – по меньшей мере в ряде стран, как, например, в Алжире, – принимают все более откровенный экстремистский характер. В том же Алжире банды вырезают целые деревни. Кровь невинных людей льется во имя того, чтобы устрашить остальных и заставить их стать на сторону экстремистски настроенных фундаменталистов. Если прибавить к этому те фундаменталистские установки, с которыми идут к власти в современном Афганистане талибы, то общая картина станет еще более тревожной. И далеко не случайно некоторые современные политологи, смотря в недалекое будущее, видят едва ли не основные конфликты следующего века в войне цивилизаций: в столкновении Запада с миром ислама. И для таких мрачных прогнозов есть достаточно весомые основания.
Ислам, следует признать, наиболее сильная из религий мира. Это объясняется, в частности, тем, что как религиозная доктрина и форма социальной организации он всегда играл на мусульманском Востоке несколько иную роль, нежели, скажем, христианство в Европе. Никогда, даже в пору своего полного господства над людьми, в периоды самых жестоких гонений и разгула инквизиции, христианство не вытесняло полностью светской власти. Ислам же заполнил собой все поры мусульманского общества, определил характер экономических отношений и формы политического администрирования, социальную структуру, культуру и быт правоверных. Духовная жизнь в исламских странах не только всегда была под контролем ислама – она протекала исключительно в рамках ислама, была исламской как по сути, так и по форме. И хотя мусульманские мыслители свободно оперировали философскими категориями, не имевшими ничего общего с исламом, – все равно он был тем фундаментом, на котором стояли и на который ориентировались правоверные.
Можно было спорить по поводу неясных мест Корана, оспаривать те или иные суры или хадисы, становиться на точку зрения того или иного мазхаба, той или иной секты, но нельзя было выступить против ислама ни прямо, ни даже косвенно (например, в манере Рабле или Вольтера). Нельзя было не потому, что это кем-то категорически воспрещалось или за это сжигали на кострах – как раз костров-то в исламе никогда и не было. Невозможно это было потому, что в условиях абсолютного господства ислама, его всеобщности, интегральности выступить против него означало бы выступить против всего того, что есть в жизни и обществе мусульман, то есть противопоставить себя этому обществу, оказаться как бы вне его, вне закона.