5. Глава 5
Слёзы значат больше, чем улыбка. Потому что улыбаемся мы почти всем подряд, а плачем только из-за тех, кого любим.
Одри Хепберн[1]
Уснула я, едва голова коснулась подушки. И крепко проспала до утра. На Земле мне обычно снились яркие цветные сны, в которых я играла главную роль и которые помнила едва ли не до мелочей. Здесь же все было излишне скучно и уныло. Если что и снилось, то я не запоминала.
Проснувшись утром, я потянулась, зевнула. На две минуты раньше будильника. Прогресс, однако. Обычно я так уставала на работе, что несчастному будильнику приходилось подключать Барсика. И вместе они угрозами пытались заставить меня встать с постели.
Будильником у меня работал петух. Не настоящий, просто фигурка. Которая умела говорить, как и Барсик. Причем эта фигурка, небольшая и яркая, попала со мной в этот мир с Земли. И уже здесь заговорила.
- Я проснулась, - сообщила я будильнику, поднялась и, не дожидаясь ответа, потопала в соседнюю комнату, ванную, мыться.
Вслед мне полетело протестующее «Ку-ка-ре-ку».
Я только хмыкнула. Вот же наглая живность. Сказала же, что проснулась. Нет, надо обязательно прокукарекать. Исполнить, так сказать, свой долг.
В отличие от прочитанных мной книг фэнтези, в этом мире имелись вполне современные ванна и душ. Так что я могла спокойно мыться сама, без помощи служанки. Чем и воспользовалась, включив душ. Тугие прохладные струи помогли проснуться, убрали зевоту и освежили тело.
Довольно скоро я уже вытиралась после мытья большим махровым полотенцем. Теперь – одеться, сразу в платье, в котором отправлюсь в кофейню. И только потом можно смело шагать на кухню – кормить и себя, и одного наглого кота. Барсик, бьюсь об заклад, уже демонстративно прилип к миске пустым животом. Вот уж актер погорелого театра.
Я подошла к гардеробу, раскрыла створки. Строгие наряды старой девы уставились с вешалок на меня с немым укором. Они как будто кричали во весь голос: «Выброси уже нас на мусорку. Или отдай нуждающимся. Можно даже отнести нас в приют. Хватит позориться. Тебе давно пора замуж. Ты же состоятельная аристократка».
Я мысленно скрутила им фигу, выбрала платье, в котором я смотрелась строгой учительницей дореволюционной гимназии, и принялась одеваться.
Длинные, до запястий, рукава, воротник-стойка, длина до пола, темно-фиолетовый цвет – меня устраивало все, абсолютно все, в этом наряде.