— Нас, растудыть вас всех, здеся не
было! Слышь? Не было!
Семен мелко-мелко закачал головой,
соглашаясь со всем — Архип, когда злой, себя в руках не держит. А
рука у него тяжелая, так что рядом с трупой лечь можа.
— С-с-слышал… — бормотал он, отползая
спиной назад, как таракан какой. — Не было. Никак не было.
Архип, вцепившись в ворот тулупчика
Семена, легко его поднял из сугроба:
— Айда! Неча тут делать. Мы чрез
Сосенки домой шли.
Даже Степка испужался под его тяжелым
взглядом и лишь мимоходом посмотрел на трупу: явно гулящая какая-то
бабенка, простоволосая, худая да синяя, как кура, со стеклянными
глазами, смотрящими куда-то в небеса, из одежи токмо рубаха да
сарафан и были, а из-под его подола торчали… То, что из него
торчало, потом долго приходило в дурных, удушающих страхом снах
Степке: ноги бабенки кто-то пытался превратить в змеиный хвост.
Никак полоз пытался забрать свою невесту, да та не сберегла себя до
полозовой свадьбы, вот и убил её подземный царь. Осень же, самое
время для змеиной свадьбы.
Архип прав — не их это дело, совсем
не их. Лезть к змеиному царю себе дороже.
По-весеннему громкая капель безумно
отвлекала. То ли отдача заклинания боевых магов, этой ночью
сковавших льдом Идольмень, накрыла Суходольск, то ли огненный змей
во всю веселился, оказавшись на свободе, только к утру в город
пришло тепло, сперва робкое, спрятанное в громкой птичьей песне да
в теплом, влажном ветре. К обеду совсем распогодилось, и по улицам
во всю побежали ручьи, неся в своих мутных водах городской мусор.
Не по-осеннему яркое солнце сияло в чистых, словно умытых, голубых
небесах, и обещало еще больше тепла, как будто и не конец ноября на
дворе.
В комнате все пропахло лекарственными
травами, и Алексей не выдержал, открыл форточку, запуская в дом шум
улицы, крики торговцев, влажный, пахнущий весной воздух. Он пах не
только весной — он пах надеждой. Опричник на цыпочках, чтобы не
мешать Светлане, вернулся за стол, который утопал в различных
документах. Алексей этой ночью так и не ложился спать, и сейчас
устало зевал, тер то висок, то подбородок, то поправлял волосы,
наползавшие на лоб, тихо пил чай и не мог сосредоточиться. В сердце
горела надежда, впервые за последние десять лет.
***
Светлане не спалось — ей тоже мешала
неумолчная капель, и тихий шелест бумаги, и еле различимое
бормотание Алексея, сыпавшего команды своим подчиненным,
расположившимся в кромеже. Под глазами у него залегли тени, и
Светлане было немного стыдно — это её категорический отказ от
лечения у лейб-медика Шолохова лишил Алексея сна. Она зевнула
украдкой и закрыла глаза. Баюша перелегла из ног в голову,
пристроившись на подушке и замурлыкала новую песню. Лапы Баюши то и
дело скользили по голове, царапая давно нестриженными когтями. И
прогнать нельзя — Баюша лечила Светлану изо всех сил. Освобождение
О́гня далось тяжело — она так и знала, что верить математике
нельзя, а говорят еще, что точная наука! По расчетам Светланы, её
ждала всего лишь легкая кровопотеря, и это не то, что помешало бы
ей выйти сегодня на службу. Только на деле слабость была такая, что
даже присаживаться в кровати было тяжело. Тело было странно
воздушным, словно Светлана наглоталась гелия — попытка перелечь на
другой бок чуть не закончилась падением с кровати. Хорошо еще, что
Алексей бдил, шипя себе под нос, что с «такой романтикой, как
устраивает Сашка», ему точно не выспаться ближайшие лет сто. Вины
Громова в случившемся не было совершенно, но объяснять это Алексею
было нельзя — он категорически настаивал на том, что некоторые
тайны Светланы он не должен знать, чтобы не выдать их начальству —
тайному советнику Аристарху Борисовичу Соколову, возглавлявшему
Опричнину.