— Да так… — уклончиво ответил я. — С чего ты взял, что родовитый?
— Гор-р-рчаков! — Богдан сделал гротескно-серьезное лицо. — Князь или граф, не иначе… Фамилия-то какая!
— Нормальная фамилия. — Я пожал плечами. — Это к твоей ротный прицепился.
— К моей попробуй не прицепись, — вздохнул Богдан, опираясь на перила. — Судьбинушка моя такая тяжелая. Всяк спросить норовит, сиротинушку обидеть. И ты туда же, господин юнкер.
Обидеть?..
— Байстрюк я, короче говоря. — Богдан улыбнулся и махнул рукой. — Рожденный, так сказать, вне законного брака. Оттого и фамилия дурацкая, и имя такое положено. У нас в Одессе говорят: «У Богданушки все батюшки».
Вот оно что. Да уж, на месте Богдана я бы точно не спешил рассказывать о подобном. А вот он, похоже, не особо-то и скрывался — скорее даже наоборот, выпячивал свое странное происхождение напоказ… Только зачем?
— Шила в мешке не спрячешь, — пояснил Богдан, будто прочитав мои мысли. — Только дураком себя выставишь… Но будешь цепляться — в глаз дам.
Не буду. Тут как бы самому «Богданушкой» не оказаться — спасибо его светлости Багратиону.
— Больно надо, — отмахнулся я. — Не мое это дело… Так ты, получается, и отца своего не знаешь?
— Как его не знать, скотину этакую. — Богдан насупился. — Нагуляла меня маменька да и померла через год. А он и не навестил ни разу. Сто рублей только выслал на похороны, говорят, — и все. В рожу бы ему плюнул поганую, да не успел: мне и пяти лет не было, как батяню самого пьяного медведь на охоте задрал.
Одаренного дворянина? Медведь?
— Видать, сильно пьяный был, — вздохнул я. — Грустная история.
— Уж какая есть. — Богдан пожал плечами. — А как по мне — туда ему самая и дорога. Я и сам проживу, а его сейчас черти в аду вилами тычут в жо…
Договорить Богдан не успел. Захлопнул рот, пулей махнул через четыре ступеньки разом, подхватил швабру и принялся яростно натирать лестницу. Я на всякий случай последовал его примеру — и не зря: снизу уже доносились шаги, а через несколько мгновений к нам поднялся старшекурсник в офицерской портупее.
— Работаете, молодые? — походя поинтересовался он. — Похвально, похвально… Труд — величайшая добродетель, способная превратить в отчетливого юнкера даже сугубейшего зверя.
— Вот козел… — пробормотал я, когда шаги старшекурсника стихли на лестнице.