— Ну... да. — осторожно признал я.
(а энди — это же почти как эдди. значит, ты быстро
привыкнешь!)
— Что ж, раз уж мы перешли к финальной стадии знакомства — а как
твое имя? — зачем-то сказал я вслух.
(в вашем языке нет возможности произнести его во всей полноте.
причем я имею в виду не знаковую систему, а тот язык, который у
тебя за зубами. но щас ты поймешь хотя бы приблизительно)
Тут мозг наводнили картинки — узоры, похожие на японские
иероглифы. Катакана или хирагана — совсем в этом не шарю. Они
плясали по желтому бумажному листу, перетекали друг в друга, потом
снова расползались, как чернильная клякса, пока наконец не
сложились во вполне человеческие буквы. Неожиданно на кириллице,
лол.
— Бенедикт? — так же вслух удивился я.
(эй, не вздумай смеяться, я же говорю, что это только очень
приблизительное соответствие)
Значит, ты Веня, все понятно. Будем знакомы. Я перевернулся на
бок и уставился в окно. Снаружи на меня равнодушно глядел диск
луны. И ей, и всем ее обитателям, если они существовали, было
абсолютно наплевать на абсолютно дикий выверт судьбы, который
зашвырнул парня из центра России в чертов Нью-Йорк.
Но в одном симбиот по имени Бенедикт прав. Я привыкну. Человек
умеет адаптироваться.
***
Музыка из лифтов всегда действовала мне на нервы. Не могу
сказать, почему. Может, потому что раздражали звуки саксофона или
ее беззубый успокаивающий настрой. Нет. Дело было в том, что
ничего, кроме стресса, она не предвещала. А сейчас я как раз ехал в
лифте — просторной кабинке с зеркальным потолком — к источнику
стресса. Путь лежал аж на тридцать четвертый этаж, почти на самую
крышу здания Гудмэна. Там располагалась редакция одного из самых
известных таблоидов Нью-Йорка — Daily Bugle. Готов спорить, у
любого фаната Человека-Паука от звуков этого имени начинается
несварение и зубовных скрежет. Хорошо, что я к таковым не
относился.
Но все равно чувствовал себя слегка дискомфортно. Отражение в
блестящих поверхностях показывало мне довольно приличного мужика.
Немножко потрепанного жизнью, но все еще сохранившего достоинство.
Я облизнул пересохшие губы и еще раз одернул галстук.
(эй, не тыркай так сильно. я тебе не какая-нибудь тряпка,
которую можно жмякать как заблагорассудится)
Я убрал руки. Надо же, как бывает. Гарри Дюбуа вел беседы с
галстуком и я тоже веду беседы с галстуком. Но есть нюанс. У
ревашольского детектива болтливость галстука имела не инопланетное
происхождение.