Постепенно Витенька перестал следить не только за хозяйственным порядком в доме, подкрасить там чего или подремонтировать, но и за собой. Туся даже дома в шелках ходила и причёсывалась аккуратно, а Витенька носил треники с майкой-алкоголичкой и лохмы свои почти что не расчёсывал. На просьбы Туси о ремонте Витенька, тем не менее, отозвался: красиво отремонтировал комнату, которую определил для своего личного проживания. Ну, и балкон ещё: он туда курить выходил. А как-то раз сказал Тусе, что не чувствует больше в ней родного-то человека – ну вот никак, что поделаешь! – и потому надо им и еду готовить, и провизию закупать, и держать это всё отдельно. Туся плакала-плакала, а Витенька никак на мировую не шёл – и так всё и осталось, как Витенька определил.
А однажды Витенька с работы не пришёл. День его нет, два, три – Туся извелась вся и по больницам-моргам звонить устала, а тут Витенька сам звонит и говорит таковы слова: не жди меня больше, дорогая, я накопил денег и купил себе хорошую однокомнатную квартиру – где, не скажу, и даже женился не так, как на тебе, а основательным юридическим образом, на хорошей женщине – на ком, не скажу, и живём мы хорошо и прекрасно, и не ищи меня, бывшая моя дорогая гражданская супруга…
Ну и всё. Витенька – сам по себе, а Туся с дочкой – сами по себе.
Через какое-то время Туся заболела сильно. Она в магазине в обморок упала, её на скорой в больницу отвезли, а там уж и определили эту самую болезнь и даже опухоль в мозгу в другой больнице очень хорошо прооперировали, потому что за Тусю попросила её подруга, финансовый директор этой больницы.
Лежит Туся дома, и ей всё хуже и хуже, уже и не встаёт. На полу лежит, потому что всё порывается идти к Витеньке и с кровати падает. Лежит и звонит каждый день друзьям и знакомым, просит отвезти её в бутик дорогого нижнего белья. Там она купит себе красивую ночную рубашечку, позвонит Витеньке, чтобы пришёл её навестить в болезни – ведь при такой болезни в посещении не отказывают, правда же? – и Витенька придёт, увидит её такую красивую, в рубашечке дорогой с заграничными кружевами, и вернётся – ведь правда же, вернётся, он же не сможет отказать, верно?
Так и умерла с телефоном в руках…
Ах, Витенька, Витенька!